Диего вернулся к себе в покои, чтобы обнаружить, что недокуренная сигара успела погаснуть, частично обратившись горсткой пепла. Позвав слугу, идальго попросил убрать пепельницу и бутылку с бокалами, и когда это было сделано, решил переодеться к маскараду. Приоткрыв окно, чтобы прогнать табачный дым вон из комнаты, дон Батиста снял сюртук, в котором ходил дома, разулся и потянул с плеча сорочку. Шов манжета скользнул по внутренней стороне руки, задел ожог и содрал тонкую кожицу поверх ещё не успевшей зажить раны. На белой ткани остались несколько небольших алых пятен, и Диего сквозь зубы ругнулся, наблюдая, как из потревоженной раны на руке выступают капли крови. Как раз в точке, где сходились две прямые линии, с другой стороны ограниченные ровной дугой. Ему ещё повезло.

События полуторамесячной давности отпечатались в памяти так же чётко, как поцелуй раскалённого металла - на мягкой коже предплечья. Чётко, но вместе с тем туманно и размыто - странное сочетание, Диего сам не мог разобраться в своих впечатлениях, - как будто произошло не с ним, а с каким-то другим человеком, а он, Батиста, наблюдал за всем со стороны; ну или хотя бы видел во сне, жутком ночном кошмаре, от которого просыпаются в холодном поту, прокусив губу до крови. Но нет, всё происходило на самом деле и именно с ним.

Джулио Феррера, старый проверенный клиент, поставки вина которому велись не один год и принесли дону Батиста немалый доход, несколько месяцев назад упомянул о неком своём знакомом, изъявившем желание стать постоянным закупщиком вин торговой марки, владельцем которой был идальго, и речь шла не менее чем о сотне ящиков вин лучших сортов ежемесячно - с такими выгодными предложениями испанец давно не сталкивался, а потому в декабре, когда Феррера сообщил, что его знакомый будет с визитом в Венеции, Диего, который как раз возвращался из путешествия в Сирию домой, велел изменить курс своего судна и свернуть. В порту его уже ожидало судно потенциального клиента и, сменив одну палубу на другую, идальго должен был быть представлен знакомому синьора Феррера. Однако всё пошло совершенно не так, как должно было.

Диего до сих пор толком не понял, было ли что-то подмешано в вино, коим его угощали, или кто-то усыпил его эфирным ароматом, которым был смочен платок, или они - эти неведомые они - использовали какой-то иной способ, но суть была в том, что на какое-то время Диего лишился сознания, а когда очнулся, довольно долго ещё находился на грани сна и яви, не в силах ни двигаться, ни внимательно смотреть по сторонам, ни даже толком думать. Только искать в глубине разума островок ясности и пытаться добраться до него, ухватиться руками за осыпающийся берег и вскарабкаться на сухую землю, чтобы прийти в себя, пока не сделал чего-то, о чём после мог бы пожалеть. Где-то по краю сознания скользнуло понимание, что он не слышит привычного шума порта, вместо него вокруг шумела Адриатика - корабль вышел в море, и испанец был отрезан от спасения в лице команды своего судна, которая, несомненно, обеспокоилась тем, что Батиста не вернулся вовремя. Но они были далеко, и испанец мог рассчитывать лишь на себя - полубессознательного, едва способного двигаться и еле-еле держащего в руке перо, когда ему поднесли некие бумаги на подпись.

Островок ясности был уже не так далеко, и хотя руки всё ещё не могли до него дотянуться, глаза уже узрели спасительный берег - и дон Батиста каким-то образом нашёл в себе силы вместо привычного росчерка оставить кривой чернильный след на бумаге. Однако эта попытка удержаться от нежелательного привела ещё и к тому, что Диего вновь лишился сознания, открыв глаза уже в наступающих сумерках и не в каюте, а на палубе - от вылитого на него ведра ледяной воды. Голоса и лица сливались в бесконечную карусель разных цветов. Mary-Go-Round. Так карусель называют в Англии. Почему в Англии, какое отношение Британское Королевство имеет ко всему случившемуся - испанец не имел ни малейшего представления, а островок ясности был всё ещё слишком далеко... Но мгновенно приблизился, едва Диего осознал, с какой целью подходит к нему безликий, вернее, с размытыми чертами лица человек, держащий в руках металлический стержень, один край которого был обмотан толстым слоем грязной ткани, а другой отсвечивал оранжевым. Крест, вписанный в круг. И змея, пронзённая кинжалом, в центре это символа. Правильной формы круг, почти идеальный - это Диего в полной мере ощутил, когда раскалённый металл коснулся кожи.

Откуда у него взялись силы, не понял ни сам испанец, ни те двое, которые держали его за руки, ни даже человек с клеймом. Вложив все силы в один-единственный рывок, идальго с трудом вырвался из не слишком крепкой - должно быть, уповали на дурман - хватки, клеймо коснулось кожи по касательной и скользнуло вниз, упав на ладонь третьего человека, мгновением ранее рухнувшего вниз от резкого удара дона Батисты. Крик боли незнакомца слился с выкриком Диего - он только тогда осознал, что из груди его вырывался этот звук - и привлёк внимание других людей, находящихся на палубе. Слишком далеко, чтобы успеть добраться до Диего за несколько мгновений - именно столько потребовалось испанцу на то, чтоб, увернувшись от попытки очередного безликого схватить его, перепрыгнуть через бортовое ограждение в воду.

Декабрьские воды Адриатики приняли мужчину в свои объятия, и объятия эти не были ледяными, но холодными до безумия - о да. Боль от ожога в руке тут же ослабла, голова начала быстро проясняться, но вместе с разумом пришло осознание того, что Диего совершенно не знает, в какой стороне находится берег - корабль мог как угодно развернуться, - к тому же вода настолько холодная, что находиться в ней больше четверти часа он просто не сможет. Однако связь с реальностью Диего утратил немногим ранее, и уже в полубреду осознал, что его поднимают в шлюпку, сопровождая такими знакомыми испанским ругательтсвами сквозь зубы, стаскивают одежду, закутывают в какую-то ткань... Окончательно он очнулся уже в собственной каюте, закутанный от ног до подбородка, окружённый запахами притираний и микстур, а также крепким ароматом алкоголя.

Диего повезло - через полторы недели он окончательно пришёл в себя и даже не подхватил ничего серьёзного. Судно уже стояло невдалеке от берегов Римини - оказалось, в полубреду дон Батиста умудрился отдать приказ сворачивать туда, - где жил Джулио Феррера, с которым идальго намеревался поговорить по душам. Однако события, единожды утратившие разумность и правильность, остались на сей раз верны своей ущербности, вновь перевернув всё с ног на голову: ещё довольно молодой Феррера неделей ранее был найден в собственных покоях мёртвым, и врач был уверен, что молодой мужчина, как ни странно, скончался от остановки сердца. Нити оборвались в Римини.

Вот уже полтора месяца идальго пытался разобрать собственные воспоминания по осколкам, вспомнить лица, голоса и слова, вспомнить хотя бы текст документа, который его пытались заставить подписать, но - ничего. Только раскалённое клеймо, оставившее, к счастью, не завершённый след на внутренней стороне руки чуть ниже локтя: оборванный полукруг и две линии - не удавшийся крест. Который давно бы уже зажил, если бы Диего не задевал его постоянно манжетом и не потирал по несколько раз на день, пытаясь вспомнить хоть что-то, что могло бы помочь ему в его намерении разобраться в произошедшем. Нити оборвались в Римини, но вели-то они из Венеции. Чем не повод сейчас уделить немного времени тому, что так занимает его ум?

Диего промокнул кожу платком и не убирал его, пока не понял, что ожог больше не кровоточит. Спокойно одевшись, дон Батиста накинул на плечи плащ и, достав из футляра купленную по рекомендации Шесса маску, вышел из комнаты. Надевать её он пока не стал, решив сделать это в одной из узких улочек близ Ca' d'Oro.

©