Всякий видит, чем ты кажешься, немногие чувствуют, кто ты на самом деле. ©N.Machiavelli
[- В вашей крови я обнаружила организмы Спящих. Это значит, кто-то из ваших предков, возможно в десятом поколении, был Спящим. Другими словами вы не совсем человек.]
Вдох. Выдох. И снова вдох как необходимость для сохранения жизни. Маркус нащупал рукой позади себя покрывало на постели и сел, нимало не заботясь о том, что рядом с ним находится женщина и она-то как раз стоит. Всё это, как и мысли о маркграфе, правилах поведения и всём прочем осталось где-то далеко позади, в том мгновении, которое было до сказанного Шанной. Теперь Ласса хватало только на то, чтобы не забыть, как дышать, и при этом судорожно пытаться разобраться с собственными мыслями и нахлынувшими сбивающей с ног волной чувствами. Деление крови на части, маленькие невидимые организмы, верю и не верю, - всё это в клочья разрывало его представление о мире, но вместе с тем как будто закладывало основу мира нового. Может быть, будь это произнесено в несколько иное время, Маркус тут же задался вопросом о правдивости сказанного, попросил доказательств, усомнился, начал приводить какие-то доводы, втайне надеясь, что всё-таки окажется неправ - и это даст ему толчок к тому, чтобы узнать что-то новое, выискать, вытащить на свет солнца из тёмных глубин, постигнуть, - познать. Познать как последовать по пути смысла собственной жизни.
Но так было бы в другой час. Сейчас же Ласс услышал только последние слова Шанны, которые не повергли бы его в такой шок, не знай он ещё раньше по крайней мере о половине из того, что было произнесено.
- Давным-давно, когда мир ещё помнил миг своего сотворения, и воды рек были чище слезы младенца, и люди не ведали зла и порока, идя светлым путём своей жизни в ещё более светлый будущий день; когда каждый смертный был открыт перед миром, а мир был открыт пред ним, и мог он влиять на мир, подобно тому, как под умелой рукой, знающей, что и как ей следует делать, меняется форма глины; тогда ещё Спящие ходили по одной земле с людьми, и брали их дочерей и сестёр в жёны свои, и от союзов их рождались дети... Спящие не боги... - тихо, словно молитву, пробормотал Маркус, глядя не то в пол, не то куда-то в бесконечность. Голос мужчины был едва слышен, но при этом ничуть не оставлял впечатления неуверенности или сомнения. Скорее наоборот, в нём звучала уверенность и полное сознание сказанного как незыблемой истины, твёрдого знания. Ласс резко вскинул голову и не мигая пристально взглянул в глаза Шанны. Брови его почти сошлись на переносице, лоб прорезала глубокая задумчивая складка, в глазах зажёгся лихорадочный блеск - его, пожалуй, можно было бы назвать фанатичным, если бы не одновременная холодность и осмысленность во взгляде, который жаждал не подтверждения некой вере, но знания.
Почти тотчас же он резко вскочил с постели, словно под ним оказались раскалённые угли, а не вполне мягкое покрывало, и подошёл к окну. Прислонился лбом к холодной стене рядом с ним и долго стоял так, то глядя невидящим взглядом на снежный покров земли, то погружаясь мысленным взором в самую глубину своей души и пытаясь разобраться в том, что же он всё-таки чувствует и что понимает из всего сказанного и произошедшего. Оказалось, что почти ничего, а всё то, что ещё день назад он мог назвать знанием, в чём был уверен, расползлось по швам, растаяло льдиной на солнце и впиталось лужицей в податливую почву. Ласс в сердцах ударил кулаком по стене да так и застыл.
"Не совсем человек" - билось в душе свободолюбивой птицей, вдруг осознавшей, что она в клетке и видит голубизну небес лишь через решётку. И Маркус стоял у окна, взвешивая все "за" и "против", убеждая себя не поддаваться соблазну проследить за необычным семейством или скрыться прочь, пока они заняты своими внутренними делами. Но... дама просила дать ей время. Три часа - совсем не большой срок для того, кто ждал много лет. И ведь дама действительно просила... Лассу было почти не трудно убедить себя, что это и есть главный довод.
Вдох. Выдох. И снова вдох как необходимость для сохранения жизни. Маркус нащупал рукой позади себя покрывало на постели и сел, нимало не заботясь о том, что рядом с ним находится женщина и она-то как раз стоит. Всё это, как и мысли о маркграфе, правилах поведения и всём прочем осталось где-то далеко позади, в том мгновении, которое было до сказанного Шанной. Теперь Ласса хватало только на то, чтобы не забыть, как дышать, и при этом судорожно пытаться разобраться с собственными мыслями и нахлынувшими сбивающей с ног волной чувствами. Деление крови на части, маленькие невидимые организмы, верю и не верю, - всё это в клочья разрывало его представление о мире, но вместе с тем как будто закладывало основу мира нового. Может быть, будь это произнесено в несколько иное время, Маркус тут же задался вопросом о правдивости сказанного, попросил доказательств, усомнился, начал приводить какие-то доводы, втайне надеясь, что всё-таки окажется неправ - и это даст ему толчок к тому, чтобы узнать что-то новое, выискать, вытащить на свет солнца из тёмных глубин, постигнуть, - познать. Познать как последовать по пути смысла собственной жизни.
Но так было бы в другой час. Сейчас же Ласс услышал только последние слова Шанны, которые не повергли бы его в такой шок, не знай он ещё раньше по крайней мере о половине из того, что было произнесено.
- Давным-давно, когда мир ещё помнил миг своего сотворения, и воды рек были чище слезы младенца, и люди не ведали зла и порока, идя светлым путём своей жизни в ещё более светлый будущий день; когда каждый смертный был открыт перед миром, а мир был открыт пред ним, и мог он влиять на мир, подобно тому, как под умелой рукой, знающей, что и как ей следует делать, меняется форма глины; тогда ещё Спящие ходили по одной земле с людьми, и брали их дочерей и сестёр в жёны свои, и от союзов их рождались дети... Спящие не боги... - тихо, словно молитву, пробормотал Маркус, глядя не то в пол, не то куда-то в бесконечность. Голос мужчины был едва слышен, но при этом ничуть не оставлял впечатления неуверенности или сомнения. Скорее наоборот, в нём звучала уверенность и полное сознание сказанного как незыблемой истины, твёрдого знания. Ласс резко вскинул голову и не мигая пристально взглянул в глаза Шанны. Брови его почти сошлись на переносице, лоб прорезала глубокая задумчивая складка, в глазах зажёгся лихорадочный блеск - его, пожалуй, можно было бы назвать фанатичным, если бы не одновременная холодность и осмысленность во взгляде, который жаждал не подтверждения некой вере, но знания.
Почти тотчас же он резко вскочил с постели, словно под ним оказались раскалённые угли, а не вполне мягкое покрывало, и подошёл к окну. Прислонился лбом к холодной стене рядом с ним и долго стоял так, то глядя невидящим взглядом на снежный покров земли, то погружаясь мысленным взором в самую глубину своей души и пытаясь разобраться в том, что же он всё-таки чувствует и что понимает из всего сказанного и произошедшего. Оказалось, что почти ничего, а всё то, что ещё день назад он мог назвать знанием, в чём был уверен, расползлось по швам, растаяло льдиной на солнце и впиталось лужицей в податливую почву. Ласс в сердцах ударил кулаком по стене да так и застыл.
"Не совсем человек" - билось в душе свободолюбивой птицей, вдруг осознавшей, что она в клетке и видит голубизну небес лишь через решётку. И Маркус стоял у окна, взвешивая все "за" и "против", убеждая себя не поддаваться соблазну проследить за необычным семейством или скрыться прочь, пока они заняты своими внутренними делами. Но... дама просила дать ей время. Три часа - совсем не большой срок для того, кто ждал много лет. И ведь дама действительно просила... Лассу было почти не трудно убедить себя, что это и есть главный довод.
