Всякий видит, чем ты кажешься, немногие чувствуют, кто ты на самом деле. ©N.Machiavelli
Ласс не сразу поднял глаза на новых персонажей в этой повести сегодняшнего дня, но ещё до того, как взгляд его скользнул к лицу вошедшего мужчины, Маркус понял - нет, прочувствовал кожей, ощутил каждой клеточкой тела, впитал всем своим естеством, вдохнул полной грудью и осознал, - что его мир готов очередной раз перевернуться с ног на голову, укрыться многоцветным полотнищем поверх нагого тела и в таком виде пройтись по центральной площади родного Арнхольма, чтобы скоро быть сожжённым и осыпаться пеплом на грязные улицы, едва припорошенные мокрым снегом. Слова женщины и сама она остались за этой пеленой - не услышанные, не увиденные, не замеченные.
От священного трепета Маркуса спасли даже не прочитанные книги, не рассказы Даны, не вполне обоснованное доказательство того, что те, кого вся Теана почитала как прародителей, были его прямыми предками, и даже не то, что с некоторых пор бывший монах начал сам себя считать агностиком и даже, вероятно, атеистом (начитался умных слов, ха!). Его спасли сны из прошлого. Если бы не вовремя всплывшие воспоминания о них, если бы не умение сохранять спокойствие, если бы не бешено работающий ум, как заведённый твердящий: "это ирреанец, всего лишь представитель одной из многочисленных рас огромной вселенной, один из народа, чья кровь течёт в твоих жилах", если бы не всё это вкупе, Маркус бы уже упал на колени и возносил молитвы. Потому что перед ним стоял Бог.
С трудом он успокоился, хотя бешено колотящееся сердце стучало так громко, что, казалось, отдаётся эхом от стен. Маркус сделал глубокий вдох, стараясь, чтобы он вышел беззвучным, и наконец-то осмелился поднять взгляд на лицо ирреанца.
- Святые Небеса! - вырвалось у него - и Ласс отступил на шаг назад, не в силах поверить в то, что увидел. И если Кейриан достаточно хорошо владел теанским, в следующую четверть минуты он мог разобрать весьма богатый набор бранных слов, нимало не характерных ни для почтенного лекаря, ни тем более для монаха.
А Маркус сделал ещё шаг назад, запнулся, неловко сел на пыльный пол. От резкого движения капюшон с его головы слетел - и на местных обитателей расширенными от невыразимого удивления глазами уставилась точная копия Кейриана. То же лицо. Чуть погрубее. Чуть жёстче. Не столь возвышенно-прекрасное. Не ирреанское. Но прекрасно узнаваемое. Словно в затемнённом зеркале, глядящем из темноты комнаты на тебя твоими - и одновременно чужими глазами.
От священного трепета Маркуса спасли даже не прочитанные книги, не рассказы Даны, не вполне обоснованное доказательство того, что те, кого вся Теана почитала как прародителей, были его прямыми предками, и даже не то, что с некоторых пор бывший монах начал сам себя считать агностиком и даже, вероятно, атеистом (начитался умных слов, ха!). Его спасли сны из прошлого. Если бы не вовремя всплывшие воспоминания о них, если бы не умение сохранять спокойствие, если бы не бешено работающий ум, как заведённый твердящий: "это ирреанец, всего лишь представитель одной из многочисленных рас огромной вселенной, один из народа, чья кровь течёт в твоих жилах", если бы не всё это вкупе, Маркус бы уже упал на колени и возносил молитвы. Потому что перед ним стоял Бог.
С трудом он успокоился, хотя бешено колотящееся сердце стучало так громко, что, казалось, отдаётся эхом от стен. Маркус сделал глубокий вдох, стараясь, чтобы он вышел беззвучным, и наконец-то осмелился поднять взгляд на лицо ирреанца.
- Святые Небеса! - вырвалось у него - и Ласс отступил на шаг назад, не в силах поверить в то, что увидел. И если Кейриан достаточно хорошо владел теанским, в следующую четверть минуты он мог разобрать весьма богатый набор бранных слов, нимало не характерных ни для почтенного лекаря, ни тем более для монаха.
А Маркус сделал ещё шаг назад, запнулся, неловко сел на пыльный пол. От резкого движения капюшон с его головы слетел - и на местных обитателей расширенными от невыразимого удивления глазами уставилась точная копия Кейриана. То же лицо. Чуть погрубее. Чуть жёстче. Не столь возвышенно-прекрасное. Не ирреанское. Но прекрасно узнаваемое. Словно в затемнённом зеркале, глядящем из темноты комнаты на тебя твоими - и одновременно чужими глазами.
