Всякий видит, чем ты кажешься, немногие чувствуют, кто ты на самом деле. ©N.Machiavelli
- Разденьтесь до пояса, положите вашу одежду и волшебную палочку в углу и садитесь здесь, - старик указал сначала на нужное место в стене у самого выхода, потом в центр комнаты, а сам поднял с песка кинжал и отошёл, чтобы запереть дверь. Почти сразу стало ясно, что многие свечи не просто восковые, но с добавлением каких-то трав. В небольшом подземном помещении не стало душно благодаря правильной вентиляции, однако всё же аромат трав ощущался всё сильнее, расслабляя и внушая спокойствие. - Обхватите руками миску, но не отрывайте её от песка. Вам лишь единожды нужно будет отвести руки - чтобы я смог взять несколько капель вашей крови. Всё остальное время держите её и не отпускайте, это ваша связь с землёй.
Свою волшебную палочку Геллерт оставил там же, где и Виктор. Ритуальная магия не требовала проводника в виде артефакта, наоборот, могла не отозваться, если использовать какое бы то ни было посредство, кроме самого естественного. Гринделвальд разулся, оставив обувь в свободном от песка углу, взял в руки стоявший там же кувшин с водой и, шепнув несколько слов, вылил воду на песок. Жидкость тут же впиталась, и по белому песку начало равномерно расползаться чуть более тёмное пятно: вода, повинуясь воле волшебника, пропитывала его там, где следует, оставив сухим только небольшой круг в центре, где сидел Виктор, стояла чаша и оставалось место для заклинателя. Белый песок на полу символизировал землю; стены, пол и потолок являлись камнем; старая миска была выполнена из древесины; ритуальный кинжал - железо; свечи давали огонь; вода, пропитавшая песок, являлась ещё одним ингредиентом в котле ритуала. Кровь же была единением жизни и смерти, она связывала все элементы воедино, она же и разделяла. Всё это Виктор как выпускник Дурмштранга прекрасно знал, поэтому Геллерт озвучивал иное. Ступив босиком на песок у самого входа, старик чуть тяжеловато опустился на колени и занялся нанесением символов.
- Когда я говорил о необходимости выдержать болезненные ощущения, вас имел в виду в последнюю очередь, Виктор, - не отвлекаясь от символов и не поднимая головы, проговорил Геллерт. - Тёмная магия, как вы знаете, многое требует взамен, но почти всегда - исключительно от того, кто её призывает. Поэтому больно будет мне. Но до самого конца ритуала вы будете сидеть неподвижно и не вмешиваться в процесс, даже если вам покажется, что старик едва выдерживает напряжение. Даже если саму Смерть за моей спиной увидите.
Геллерт коротко взглянул на Виктора и усмехнулся краем рта, но тут же вновь переключил внимание на песок. Несколько минут он не обращался к болгарину, негромко проговаривая или даже напевая положенные части заклинаний. Довольно быстро на песке появился практически ровный круг, занявший почти всю комнату, однако это было лишь начало: предстояло покрыть символами всю его внутреннюю часть.
- Насколько могу судить, именно это - основная модификация ритуала, которую сделал Волдеморт: он упростил сам процесс объединения с другими людьми, взяв больше не от ритуалистики, а от простых Протеевых чар. И он избавил от чувства боли заклинателя - себя, - перенеся её часть на тех, кто принимает метку. Грубейшее и наглое вмешательство в сами основы ритуалистики. Неудивительно, что его метку не так-то сложно уничтожить, если знать ключевые моменты, - продолжая говорить, Гринделвальд не отвлекался от символов, вычерчивая их уверенно, умело и аккуратно. - Но чары объединения не могут обойтись без физической боли. Заклинатель не просто обращается к Тёмной магии, он в некотором роде привязывает к себе другого волшебника, частично подчиняет его магию своей. Боль - разумная и честная плата за власть, которую может дать подобная связь. Помимо прочего, волшебники редко когда отказываются от шанса подчеркнуть собственные болезненные ощущения. Прекрасный психологический ход: показать другому человеку, что испытываешь боль ради того, чтобы возникло магическое сродство. Зарождаемое в это время чувство вины и благодарности лишь усиливает магический эффект.
Небольшая лекция от опытного волшебника молодому не была попыткой произвести впечатление. Геллерт импровизировал. В какой-то момент он осознал, что следует рассказать об этой маленькой психологической хитрости, подарить Виктору ещё немного откровенности, пусть даже честности в подобного рода нюансах волшебники, владеющие тонкостями древней магии, предпочитали не проявлять. В глубине души старик уже склонялся к тому, чтобы однажды предложить именно этому молодому волшебнику передать свои знания и опыт, так почему бы не начать сейчас?
- С этого момента молчите, - отдал указание Геллерт. Тем временем, символы покрыли весь влажный песок, а старик оказался в центре круга, не без труда усевшись напротив Крама в неком подобии упрощённой позы лотоса. Ритуальный кинжал остался лежать возле миски, а Гринделвальд накрыл своими ладонями руки Виктора, опустил веки и нараспев начал читать заклинания на давно забытом языке, отдельные фрагменты которого знали только такие же, как и он, ценители традиционных искусств. Белый песок, изрисованный символами и рунами, полностью высох точно в тот же момент, когда голос старика смолк. Подняв ритуальный кинжал, Гринделвальд провёл лезвием по своей левой ладони, перевернув её над миской. Кровь довольно быстро покрыла дно, и тогда волшебник сжал руку в кулак: остановить кровотечение так было невозможно, конечно, но немного уменьшить - вполне.
Подав знак Виктору, чтобы тот выпустил миску, Гринделвальд чуть надрезал кожу на безымянном пальце Крама и, сдавив, дождался, пока в его собственную кровь упадут три капли крови болгарина. Это Геллерт принимал Виктора в свою "семью", а не наоборот. Это кровь Виктора должна была раствориться и смешаться с кровью заклинателя. Когда болгарин вновь обнял руками миску, старик отложил кинжал в сторону и, немного задевая руки Крама, накрыл миску обеими ладонями, одна из которых продолжала кровоточить.
Ему не нужно было читать книги, чтобы вспомнить нужные слова. Единожды запомненные, они врезались в разум, точно в камень, и не покидали до самого последнего выдоха. Голос Геллерта из негромкого и напевного, усиливаясь, превратился в звучный, поддерживаемый ещё и небольшим эхом. В какой-то момент, не открывая глаз и не прекращая произносить заклинания, Геллерт макнул пальцы правой руки в кровь на дне миски, наклонился вперёд и, всё так же не глядя, провёл подушечками пальцев по коже болгарина в районе солнечного сплетения. Кровь тут же растеклась неопределённым пятном, ничуть не походя на какой-то узор или символ, однако почти сразу же застыла тонкой коркой. Гринделвальд накрыл солнечное сплетение Виктора рукой, не прерывая чтение заклинаний, и замер так примерно на минуту, прежде чем вернуться в прежнюю позу. Кожу под кровавой коркой стягивало и немного пекло, но не сильно: как если бы на свежий порез попал сок лимона.
А старик, вновь опустив руки над миской, продолжал. Глаза под опущенными веками подрагивали, точно в приступе, и в какой-то момент начали трястись руки, накрывавшие миску. На морщинистом лбу выступили капли пота, стекли по вискам, зависнув на дряхлом подбородке. Сквозь побледневшую кожу проступили теперь хорошо заметные вены, а голос, всё ещё звучный и громкий, отдавал хрипотцой: старик трясся, точно сухой осенний лист на ветру, ему явно хотелось сжать зубы и оторвать руки от деревянной миски, но Гринделвальд был неподвижен, и только глаза продолжали дико вращаться под веками да пот стекал. Его колотило с четверть часа, но ни на мгновение старик не открыл глаза, не вытер пот, не прервал чтение, однако ещё через несколько минут руки Геллерта затряслись так сильно, что даже миска, которую всё ещё обхватывал ладонями Виктор, завибрировала, заходила ходуном, как будто в ней было всё средоточие боли, а потом она неожиданно треснула на самом дне, выпуская из себя алый символ жизни и смерти. Крови в миске было не так много, но белый песок вокруг волшебников быстро потемнел: алая жидкость заполнила углубления в нём, и стало понятно, что все символы и руны соединены между собой. Голос Гринделвальда достиг какого-то пика, сорвался на хрип - и смолк. В ту же секунду полыхнули и погасли свечи. В зале повисли полная тишина и тьма.
...Прошла минута или около того - Виктор потерял ощущение времени, - после чего в углу комнаты зажёгся огонёк люмоса. Он чуть дрогнул в руке старика, но тут же стал ярче, а уже через секунду Гринделвальд заклинанием зажёг все свечи, стало светло и хорошо видно, что песок на полу всё так же ослепительно бел и не сохранил ни единого символа; деревянная миска совершенно цела и в ней нет ни следа крови; а старый волшебник, который только что едва не присоединился к Мерлину и Моргане, вполне бодро улыбался, неизвестно как успев обуться и стереть следы пота и усталости с лица.
- Вставайте, Виктор. Всё закончилось, - проговорил Гринделвальд, и хриплый голос выдал то, что не выдало поддерживаемое магией тело: он звучал так, как будто был сорван от долгого напряжения. Впрочем, почему "как будто"? - Вам нужно смыть песок. Пойдёмте, я проведу вас в ближайшую уборную. И не забудьте свою волшебную палочку.
Кровавая корка на груди Крама отчего-то превратилась в песчаную, а под ней - Виктор этого пока не мог видеть, но уже ощущал лёгким и неожиданно приятным магическим покалыванием, - остался небольшой символ в виде прямой линии, вписанной в круг и треугольник.
- И вам следует поторопиться, если не хотите опоздать на первый урок, - с улыбкой добавил старик, кивая на свечи. За мгновение до того, как погаснуть, они выглядели точно так же, как когда двое волшебников вошли. Теперь же они оплыли, словно прошла целая ночь. При этом Крам как будто проспал всё это время - никакой усталости или сонливости он не испытывал. - Уже шестой час утра. В хорошей компании время летит незаметно, не правда ли?
Свою волшебную палочку Геллерт оставил там же, где и Виктор. Ритуальная магия не требовала проводника в виде артефакта, наоборот, могла не отозваться, если использовать какое бы то ни было посредство, кроме самого естественного. Гринделвальд разулся, оставив обувь в свободном от песка углу, взял в руки стоявший там же кувшин с водой и, шепнув несколько слов, вылил воду на песок. Жидкость тут же впиталась, и по белому песку начало равномерно расползаться чуть более тёмное пятно: вода, повинуясь воле волшебника, пропитывала его там, где следует, оставив сухим только небольшой круг в центре, где сидел Виктор, стояла чаша и оставалось место для заклинателя. Белый песок на полу символизировал землю; стены, пол и потолок являлись камнем; старая миска была выполнена из древесины; ритуальный кинжал - железо; свечи давали огонь; вода, пропитавшая песок, являлась ещё одним ингредиентом в котле ритуала. Кровь же была единением жизни и смерти, она связывала все элементы воедино, она же и разделяла. Всё это Виктор как выпускник Дурмштранга прекрасно знал, поэтому Геллерт озвучивал иное. Ступив босиком на песок у самого входа, старик чуть тяжеловато опустился на колени и занялся нанесением символов.
- Когда я говорил о необходимости выдержать болезненные ощущения, вас имел в виду в последнюю очередь, Виктор, - не отвлекаясь от символов и не поднимая головы, проговорил Геллерт. - Тёмная магия, как вы знаете, многое требует взамен, но почти всегда - исключительно от того, кто её призывает. Поэтому больно будет мне. Но до самого конца ритуала вы будете сидеть неподвижно и не вмешиваться в процесс, даже если вам покажется, что старик едва выдерживает напряжение. Даже если саму Смерть за моей спиной увидите.
Геллерт коротко взглянул на Виктора и усмехнулся краем рта, но тут же вновь переключил внимание на песок. Несколько минут он не обращался к болгарину, негромко проговаривая или даже напевая положенные части заклинаний. Довольно быстро на песке появился практически ровный круг, занявший почти всю комнату, однако это было лишь начало: предстояло покрыть символами всю его внутреннюю часть.
- Насколько могу судить, именно это - основная модификация ритуала, которую сделал Волдеморт: он упростил сам процесс объединения с другими людьми, взяв больше не от ритуалистики, а от простых Протеевых чар. И он избавил от чувства боли заклинателя - себя, - перенеся её часть на тех, кто принимает метку. Грубейшее и наглое вмешательство в сами основы ритуалистики. Неудивительно, что его метку не так-то сложно уничтожить, если знать ключевые моменты, - продолжая говорить, Гринделвальд не отвлекался от символов, вычерчивая их уверенно, умело и аккуратно. - Но чары объединения не могут обойтись без физической боли. Заклинатель не просто обращается к Тёмной магии, он в некотором роде привязывает к себе другого волшебника, частично подчиняет его магию своей. Боль - разумная и честная плата за власть, которую может дать подобная связь. Помимо прочего, волшебники редко когда отказываются от шанса подчеркнуть собственные болезненные ощущения. Прекрасный психологический ход: показать другому человеку, что испытываешь боль ради того, чтобы возникло магическое сродство. Зарождаемое в это время чувство вины и благодарности лишь усиливает магический эффект.
Небольшая лекция от опытного волшебника молодому не была попыткой произвести впечатление. Геллерт импровизировал. В какой-то момент он осознал, что следует рассказать об этой маленькой психологической хитрости, подарить Виктору ещё немного откровенности, пусть даже честности в подобного рода нюансах волшебники, владеющие тонкостями древней магии, предпочитали не проявлять. В глубине души старик уже склонялся к тому, чтобы однажды предложить именно этому молодому волшебнику передать свои знания и опыт, так почему бы не начать сейчас?
- С этого момента молчите, - отдал указание Геллерт. Тем временем, символы покрыли весь влажный песок, а старик оказался в центре круга, не без труда усевшись напротив Крама в неком подобии упрощённой позы лотоса. Ритуальный кинжал остался лежать возле миски, а Гринделвальд накрыл своими ладонями руки Виктора, опустил веки и нараспев начал читать заклинания на давно забытом языке, отдельные фрагменты которого знали только такие же, как и он, ценители традиционных искусств. Белый песок, изрисованный символами и рунами, полностью высох точно в тот же момент, когда голос старика смолк. Подняв ритуальный кинжал, Гринделвальд провёл лезвием по своей левой ладони, перевернув её над миской. Кровь довольно быстро покрыла дно, и тогда волшебник сжал руку в кулак: остановить кровотечение так было невозможно, конечно, но немного уменьшить - вполне.
Подав знак Виктору, чтобы тот выпустил миску, Гринделвальд чуть надрезал кожу на безымянном пальце Крама и, сдавив, дождался, пока в его собственную кровь упадут три капли крови болгарина. Это Геллерт принимал Виктора в свою "семью", а не наоборот. Это кровь Виктора должна была раствориться и смешаться с кровью заклинателя. Когда болгарин вновь обнял руками миску, старик отложил кинжал в сторону и, немного задевая руки Крама, накрыл миску обеими ладонями, одна из которых продолжала кровоточить.
Ему не нужно было читать книги, чтобы вспомнить нужные слова. Единожды запомненные, они врезались в разум, точно в камень, и не покидали до самого последнего выдоха. Голос Геллерта из негромкого и напевного, усиливаясь, превратился в звучный, поддерживаемый ещё и небольшим эхом. В какой-то момент, не открывая глаз и не прекращая произносить заклинания, Геллерт макнул пальцы правой руки в кровь на дне миски, наклонился вперёд и, всё так же не глядя, провёл подушечками пальцев по коже болгарина в районе солнечного сплетения. Кровь тут же растеклась неопределённым пятном, ничуть не походя на какой-то узор или символ, однако почти сразу же застыла тонкой коркой. Гринделвальд накрыл солнечное сплетение Виктора рукой, не прерывая чтение заклинаний, и замер так примерно на минуту, прежде чем вернуться в прежнюю позу. Кожу под кровавой коркой стягивало и немного пекло, но не сильно: как если бы на свежий порез попал сок лимона.
А старик, вновь опустив руки над миской, продолжал. Глаза под опущенными веками подрагивали, точно в приступе, и в какой-то момент начали трястись руки, накрывавшие миску. На морщинистом лбу выступили капли пота, стекли по вискам, зависнув на дряхлом подбородке. Сквозь побледневшую кожу проступили теперь хорошо заметные вены, а голос, всё ещё звучный и громкий, отдавал хрипотцой: старик трясся, точно сухой осенний лист на ветру, ему явно хотелось сжать зубы и оторвать руки от деревянной миски, но Гринделвальд был неподвижен, и только глаза продолжали дико вращаться под веками да пот стекал. Его колотило с четверть часа, но ни на мгновение старик не открыл глаза, не вытер пот, не прервал чтение, однако ещё через несколько минут руки Геллерта затряслись так сильно, что даже миска, которую всё ещё обхватывал ладонями Виктор, завибрировала, заходила ходуном, как будто в ней было всё средоточие боли, а потом она неожиданно треснула на самом дне, выпуская из себя алый символ жизни и смерти. Крови в миске было не так много, но белый песок вокруг волшебников быстро потемнел: алая жидкость заполнила углубления в нём, и стало понятно, что все символы и руны соединены между собой. Голос Гринделвальда достиг какого-то пика, сорвался на хрип - и смолк. В ту же секунду полыхнули и погасли свечи. В зале повисли полная тишина и тьма.
...Прошла минута или около того - Виктор потерял ощущение времени, - после чего в углу комнаты зажёгся огонёк люмоса. Он чуть дрогнул в руке старика, но тут же стал ярче, а уже через секунду Гринделвальд заклинанием зажёг все свечи, стало светло и хорошо видно, что песок на полу всё так же ослепительно бел и не сохранил ни единого символа; деревянная миска совершенно цела и в ней нет ни следа крови; а старый волшебник, который только что едва не присоединился к Мерлину и Моргане, вполне бодро улыбался, неизвестно как успев обуться и стереть следы пота и усталости с лица.
- Вставайте, Виктор. Всё закончилось, - проговорил Гринделвальд, и хриплый голос выдал то, что не выдало поддерживаемое магией тело: он звучал так, как будто был сорван от долгого напряжения. Впрочем, почему "как будто"? - Вам нужно смыть песок. Пойдёмте, я проведу вас в ближайшую уборную. И не забудьте свою волшебную палочку.
Кровавая корка на груди Крама отчего-то превратилась в песчаную, а под ней - Виктор этого пока не мог видеть, но уже ощущал лёгким и неожиданно приятным магическим покалыванием, - остался небольшой символ в виде прямой линии, вписанной в круг и треугольник.
- И вам следует поторопиться, если не хотите опоздать на первый урок, - с улыбкой добавил старик, кивая на свечи. За мгновение до того, как погаснуть, они выглядели точно так же, как когда двое волшебников вошли. Теперь же они оплыли, словно прошла целая ночь. При этом Крам как будто проспал всё это время - никакой усталости или сонливости он не испытывал. - Уже шестой час утра. В хорошей компании время летит незаметно, не правда ли?
