Всякий видит, чем ты кажешься, немногие чувствуют, кто ты на самом деле. ©N.Machiavelli
Ponte di Rialto. Регата, приуроченная к открытию карнавала.
Неширокая rio впадала в Гранд-Канал близ Ponte di Rialto, и именно таким путём гондола маркиза Амадори привезла своих пассажиров почти к самому мосту. Необходимо было пешком преодолеть небольшое расстояние до Ponte di Rialto, канал по обе стороны которого был загодя перекрыт и освобождён от большинства лодок по краям. Только у пристаней в самых широких его частях оставались гондолы (некоторые из них даже использовались владельцами в качестве своеобразных зрительных платформ), которые уже не могли помешать регате. Где-то на другом конце Гранд-канала к этому времени подготавливались четыре гондольера, которым буквально через десять минут предстояло принять старт, но никак не раньше сигнала с Ponte di Rialto. А те, кто должен был его подать, как раз сходили на мостовую в нескольких десятках метрах от моста.
Амадори покинул гондолу первым и помог выбраться на твёрдую почву Андреа и Антонио. Кивнув Фабио, чтобы пока следовал за ними - до того момента, пока донна Араго не возьмёт юношу под своё заботливое крыло, - Амадори предложил женщине руку для опоры.
...
- Устроим праздник, душа моя, - искренняя улыбка для спутников, а через мгновение она неуловимо меняется в улыбку иную, предназначенную для всех и каждого, а потому ни для кого. - Хлеба не отломим, зато зрелища предоставим в лучшем виде.
Древнее таинство готово было свершиться - два последователя древнего культа и новообращённый, коему предстояло пройти испытания на своём пути к величайшему знанию, двинулись в дорогу и через несколько мгновений и считанные десятки шагов их накрыла волна человеческих голосов и смеха. Амадори слышал, как вибрирует воздух, а ветер, касаясь плечей каждого из многочисленных присутствующих, впитывает часть их внутренней мелодии и несёт над водой, и звук этот, отражаясь в воде, размножается, словно изображение в двух поставленных друг против друга зеркалах. Люди шумели и смеялись, переговаривались и обменивались новостями, переступали с ноги на ногу, теребили веера и перчатки, похлопывали друг друга по спинам, выдыхали дым сигар и чахоточно кашляли, сплёвывали на дорогу или в канал, поглаживали детей по головам и щипали девушек-простолюдинок за округлые бёдра, прочищали носы и шептали комплименты, спорили о результатах и произносили мольбы господу... Многообразие звуков - прекрасных, волшебных, отвратных и мерзких - человеческих звуков окружало Ponte di Rialto в этот час, и Амадори пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы перестать слышать их все, но сфокусироваться лишь на том, что его окружало. Ощущение тепла руки Андреа на его предплечье и присутствия рядом Антонио послужили спасительными нитями из омута звуков; со стороны могло показаться разве лишь то, что маркиз Амадори чуть задержался, прежде чем, пройдя к небольшому возвышению в центре моста, подняться на него и подать руку донне Араго.
Исходили последние минуты, когда можно было сделать ставку, но большинство жителей и гостей Венеции сделали это загодя, и теперь шум постепенно стихал - увидев двух главных устроителей регаты, люди понемногу прекращали разговоры, ожидая, когда кто-то из почётных граждан славного города скажет что-либо. До шести часов, когда должен был быть дан старт регаты, оставались считанные минуты, поэтому Амадори был избавлен от необходимости произносить длинные речи - занятие, которое он крайне недолюбливал, хотя мастерством оратора, умеющего говорить так, чтобы присутствующие как миниум прониклись вниманием, давно овладел по необходимости.
- Почтенные синьоры и синьорины, приветствую вас от лица всех устроителей сего предпраздничного действа и благодарю за внимание и интерес, которые проявили почтенные венецианцы и гости нашего великого города к этому мероприятию, - начал Данте хорошо поставленным голосом, каким ораторы произносят речи или актёры читают свои реплики со сцены. Но в театре им помогает акустика огромного зала, где даже в самом дальнем уголке слышно произнесённое на сцене. Здесь же, на мосту, под шум воды и приглушённый живой рокот толпы, которые не могли бы смолкнуть и на мгновение, маркизу приходилось говорить громко и отчётливо, чтобы его могли слышать на максимальном расстоянии. - Всего через час и несколько минут на площади Сан-Марко вспыхнут первые праздничные фейерверки, окрасив город и лица во множество цветов, знаменуя тем начало карнавала, праздника, который все мы так ждали. Карнавала, маскарада, дней и ночей свободы и вседозволенности, восторга и наслаждения, доступных каждому, чьё лицо сокрыто маской. Времени, когда стираются различия между дворянином и его слугой, госпожой и её камеристкой, отцами и детьми, и даже женщинами и мужчинами.
Маркиз слегка улыбался, немного поворачивая голову то налево, то направо, чтобы его лучше слышали по обе стороны моста. На расстоянии того не было видно да и вблизи вряд ли кто-то мог прочесть что-либо, кроме соответствующего выражения на лице Амадори, однако в его глазах пряталось и нечто иное. Разве что стоящие совсем рядом Антонио и особенно Андреа, давно знавшая маркиза, вполне могли бы увидеть, что в лице Данте скользит лёгкая ирония - едва заметная дымка на нечитаемом лице. Маркиз не произносил этого вслух, но знавшей его донне Араго нетрудно было догадаться, какую именно вседозволенность подразумевает мужчина и как на самом деле к ней относится. Данте же тем временем поправил чуть сбившийся чёрный плащ, под которым скрывал свой костюм, и продолжил.
- Именно поэтому так ценно и важно то, что все мы собрались здесь в преддверии этого пира вседозволенности и свободы, - "распущенности и разварата", - чтобы предворить его благим делом, коему послужит эта регата. Кто бы ни был победителем, кому бы не достался выигрыш, каждый владелец участвующих гондол объявил о намерении отдать все средства на благо Венеции. И не столь важно, куда именно пойдут средства, ведь главное, что они послужат благу, а значит, каждый из нас - каждый из вас. синьоры и синьорины, - внёс свою лепту в благородное дело помощи тем, кто нуждается в ней больше других.
Конечно, Данте откровенно сомневался, что хотя бы десятая часть сделавших ставки думала о том, что принесёт пользу церкви, приюту или градостроению, скорее просто желала лёгких денег. Но это не имело значения: лотерея есть лотерея, и все выигрыши в любом случае оказались бы куда меньше, чем та сумма, которую получит победитель. Когда-то маркиз ещё надеялся, что после подобных показательных акций сильные мира сего, не занимающиеся меценатством, увлекутся подобной идеей, теперь же он делал это просто потому, что таким образом можно было отдать на благое дело куда больше средств, чем мог он сам, один. А методы... Какая к дьяволу разница...
- Теперь же прошу моих добрых друзей - уважаемую жительницу Венеции донну Андреа Араго и маркиза Антонио Торелли - объявить о начале регаты, - толпа алкала зрелищ, и не следовало дольше оттягивать момент. - Благодарю вас за внимание, почтенные мои сограждане, и желаю удачи с вашими ставками и весёлого карнавала!
Данте отступил чуть в сторону, жестом пригласив Андреа и Антонио в центр постамента и передавая внимание зрителей им.
Неширокая rio впадала в Гранд-Канал близ Ponte di Rialto, и именно таким путём гондола маркиза Амадори привезла своих пассажиров почти к самому мосту. Необходимо было пешком преодолеть небольшое расстояние до Ponte di Rialto, канал по обе стороны которого был загодя перекрыт и освобождён от большинства лодок по краям. Только у пристаней в самых широких его частях оставались гондолы (некоторые из них даже использовались владельцами в качестве своеобразных зрительных платформ), которые уже не могли помешать регате. Где-то на другом конце Гранд-канала к этому времени подготавливались четыре гондольера, которым буквально через десять минут предстояло принять старт, но никак не раньше сигнала с Ponte di Rialto. А те, кто должен был его подать, как раз сходили на мостовую в нескольких десятках метрах от моста.
Амадори покинул гондолу первым и помог выбраться на твёрдую почву Андреа и Антонио. Кивнув Фабио, чтобы пока следовал за ними - до того момента, пока донна Араго не возьмёт юношу под своё заботливое крыло, - Амадори предложил женщине руку для опоры.
...
- Устроим праздник, душа моя, - искренняя улыбка для спутников, а через мгновение она неуловимо меняется в улыбку иную, предназначенную для всех и каждого, а потому ни для кого. - Хлеба не отломим, зато зрелища предоставим в лучшем виде.
Древнее таинство готово было свершиться - два последователя древнего культа и новообращённый, коему предстояло пройти испытания на своём пути к величайшему знанию, двинулись в дорогу и через несколько мгновений и считанные десятки шагов их накрыла волна человеческих голосов и смеха. Амадори слышал, как вибрирует воздух, а ветер, касаясь плечей каждого из многочисленных присутствующих, впитывает часть их внутренней мелодии и несёт над водой, и звук этот, отражаясь в воде, размножается, словно изображение в двух поставленных друг против друга зеркалах. Люди шумели и смеялись, переговаривались и обменивались новостями, переступали с ноги на ногу, теребили веера и перчатки, похлопывали друг друга по спинам, выдыхали дым сигар и чахоточно кашляли, сплёвывали на дорогу или в канал, поглаживали детей по головам и щипали девушек-простолюдинок за округлые бёдра, прочищали носы и шептали комплименты, спорили о результатах и произносили мольбы господу... Многообразие звуков - прекрасных, волшебных, отвратных и мерзких - человеческих звуков окружало Ponte di Rialto в этот час, и Амадори пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы перестать слышать их все, но сфокусироваться лишь на том, что его окружало. Ощущение тепла руки Андреа на его предплечье и присутствия рядом Антонио послужили спасительными нитями из омута звуков; со стороны могло показаться разве лишь то, что маркиз Амадори чуть задержался, прежде чем, пройдя к небольшому возвышению в центре моста, подняться на него и подать руку донне Араго.
Исходили последние минуты, когда можно было сделать ставку, но большинство жителей и гостей Венеции сделали это загодя, и теперь шум постепенно стихал - увидев двух главных устроителей регаты, люди понемногу прекращали разговоры, ожидая, когда кто-то из почётных граждан славного города скажет что-либо. До шести часов, когда должен был быть дан старт регаты, оставались считанные минуты, поэтому Амадори был избавлен от необходимости произносить длинные речи - занятие, которое он крайне недолюбливал, хотя мастерством оратора, умеющего говорить так, чтобы присутствующие как миниум прониклись вниманием, давно овладел по необходимости.
- Почтенные синьоры и синьорины, приветствую вас от лица всех устроителей сего предпраздничного действа и благодарю за внимание и интерес, которые проявили почтенные венецианцы и гости нашего великого города к этому мероприятию, - начал Данте хорошо поставленным голосом, каким ораторы произносят речи или актёры читают свои реплики со сцены. Но в театре им помогает акустика огромного зала, где даже в самом дальнем уголке слышно произнесённое на сцене. Здесь же, на мосту, под шум воды и приглушённый живой рокот толпы, которые не могли бы смолкнуть и на мгновение, маркизу приходилось говорить громко и отчётливо, чтобы его могли слышать на максимальном расстоянии. - Всего через час и несколько минут на площади Сан-Марко вспыхнут первые праздничные фейерверки, окрасив город и лица во множество цветов, знаменуя тем начало карнавала, праздника, который все мы так ждали. Карнавала, маскарада, дней и ночей свободы и вседозволенности, восторга и наслаждения, доступных каждому, чьё лицо сокрыто маской. Времени, когда стираются различия между дворянином и его слугой, госпожой и её камеристкой, отцами и детьми, и даже женщинами и мужчинами.
Маркиз слегка улыбался, немного поворачивая голову то налево, то направо, чтобы его лучше слышали по обе стороны моста. На расстоянии того не было видно да и вблизи вряд ли кто-то мог прочесть что-либо, кроме соответствующего выражения на лице Амадори, однако в его глазах пряталось и нечто иное. Разве что стоящие совсем рядом Антонио и особенно Андреа, давно знавшая маркиза, вполне могли бы увидеть, что в лице Данте скользит лёгкая ирония - едва заметная дымка на нечитаемом лице. Маркиз не произносил этого вслух, но знавшей его донне Араго нетрудно было догадаться, какую именно вседозволенность подразумевает мужчина и как на самом деле к ней относится. Данте же тем временем поправил чуть сбившийся чёрный плащ, под которым скрывал свой костюм, и продолжил.
- Именно поэтому так ценно и важно то, что все мы собрались здесь в преддверии этого пира вседозволенности и свободы, - "распущенности и разварата", - чтобы предворить его благим делом, коему послужит эта регата. Кто бы ни был победителем, кому бы не достался выигрыш, каждый владелец участвующих гондол объявил о намерении отдать все средства на благо Венеции. И не столь важно, куда именно пойдут средства, ведь главное, что они послужат благу, а значит, каждый из нас - каждый из вас. синьоры и синьорины, - внёс свою лепту в благородное дело помощи тем, кто нуждается в ней больше других.
Конечно, Данте откровенно сомневался, что хотя бы десятая часть сделавших ставки думала о том, что принесёт пользу церкви, приюту или градостроению, скорее просто желала лёгких денег. Но это не имело значения: лотерея есть лотерея, и все выигрыши в любом случае оказались бы куда меньше, чем та сумма, которую получит победитель. Когда-то маркиз ещё надеялся, что после подобных показательных акций сильные мира сего, не занимающиеся меценатством, увлекутся подобной идеей, теперь же он делал это просто потому, что таким образом можно было отдать на благое дело куда больше средств, чем мог он сам, один. А методы... Какая к дьяволу разница...
- Теперь же прошу моих добрых друзей - уважаемую жительницу Венеции донну Андреа Араго и маркиза Антонио Торелли - объявить о начале регаты, - толпа алкала зрелищ, и не следовало дольше оттягивать момент. - Благодарю вас за внимание, почтенные мои сограждане, и желаю удачи с вашими ставками и весёлого карнавала!
Данте отступил чуть в сторону, жестом пригласив Андреа и Антонио в центр постамента и передавая внимание зрителей им.
