Всякий видит, чем ты кажешься, немногие чувствуют, кто ты на самом деле. ©N.Machiavelli
По осени, когда подолгу не переставали дожди, чуть позднее, когда таял первый снег, и в начале весны, когда оттепель меняла зимнюю сказку на грязь и слякоть, дорога превращалась в непроездное и непроходимое нечто, на некоторое время отрезая себя саму от основного шоссе. Казалось бы, всего несколько десятков километров от Гданьска, Европа, двадцать первый век, до современного шоссе рукой подать, а эта дорога так и оставалась не покрытой асфальтом и размываемой дождями и талым снегом. Впрочем, земля эта была частным владением, а раз хозяин не желал себе жизнь упрощать, то и государство не стало заниматься благотворительностью, вот и превращалась широкая дорога едва ли не в болото дважды в год. Но так было осенью и весной.
К концу декабря подморозило, снег не только укрыл землю и приукрасил чёрные ветки деревьев, но успел за городом навалить сугробы в половину человеческого роста. Шоссе, ведущее от города к городу, регулярно расчищали, но и про поворот с основной колеи не забыли – не любящий асфальтовое покрытие владелец ближайшего участка земли явно относился куда более положительно к снегоуборочной технике и исправно оплачивал со своего счёта за уборку сугробов с единственного пути, соединяющего его жилище с относительно близким городом. Километрах в десяти уже были поразбросаны деревни и застроенные загородными домами участки, ещё одна отходящая от шоссе дорога вела к очередному небольшому местечку, нежно любимому туристами (особенно американскими и японскими) за построенный ещё в семнадцатом веке замок, недорогие по европейским меркам гостиницы и горячий шоколад в глиняных чашках. Так что перекрёсток выглядел довольно забавно: идеально прямая серая асфальтовая линия от Гданьска в сторону другого более-менее крупного города, чуть более узкая, но такая же прямая и серая полоса – к местечку с замком и другими достопримечательностями, сейчас, к Рождеству, заполненному туристами, ещё одна вела к участку загородной застройки, и, наконец, тоже широкая, но белая-белая и далеко не прямая дорога, а как будто нарочно криво вьющаяся меж сугробов и деревьев.
Учитывая близкое расположение города, рассчитанного на туристический интерес, указатель на перекрёстке устроили соответствующий: под старину, с выпиленными из дерева красивой формы досками, где среди резьбы узорчатой вязью на польском и английском – для приезжих - были написаны названия ближайших населённых пунктов. Одна стрела указывала на Гданьск, вторая – на ближайший крупный город, - именно из этих двух мест приезжало большинство туристов. Третья устремила свой зауженный конец в сторону городка с замком и некоторым числом других достопримечательностей. Четвёртая – на расположенную в семи километрах россыпь загородных домов, где многие семьи предпочитали встречать Рождество, оставляя города. Пятая доска немного отличалась от остальных, хотя чем именно – понять было сложно. Вроде той же формы и размера, из того же дерева выпиленная, тем же узором украшенная. Может, чуть потемнее, как будто висела немногим дольше, да по верхней линии в древесине видны были небольшие углубления, всего лишь чуть более тёмные точки, как если бы множество птиц годами выбирали именно этот указатель для того, чтобы передохнуть в перелёте, и сдавливали дерево коготками; вот только сколько же это птиц должно своими тонкими лапками поработать, чтобы в обработанном твёрдом дереве даже такие мелкие пятнышки оставить? А ещё этот указатель был единственным из всех, на котором направление было написано только на польском, без перевода на английский и, более того, что могли заметить разве лишь местные, далеко не современном польском, а старом, который давно не живёт даже в самых далёких и забытых богом местах, не говоря уж о частном владении всего в нескольких десятках километров от Гданьска.
О том, что даже на самых подробных картах местности этот поворот на белую дорогу не обозначен, тоже могли порассказать, например, за чашкой горячего шоколада после визита приснопамятного замка. Вот только как-то так рассказывали, что никто из туристов, даже самых любопытных, так и не сунул свой нос на ту дорогу. Хотя, в сущности, рассказывать было нечего: местные жители куда больше знали о достопримечательностях городка и истории замка, чем о владельце довольно большого участка земли, простиравшегося от начала белой дороги и ведущего куда-то дальше, к усадьбе. Оттуда иногда выезжал автомобиль, направлялся в сторону Гданьска и возвращался через несколько часов, должно быть, с покупками и запасами на две-три недели, когда снова выбирался в путь. Но кто сидел за рулём или жил в неизвестном доме, известно не было. Так и оставалась белая дорога тщательно расчищенной, но нехоженой, и к кануну Рождества лишь микроавтобусы да отдельные автомобили скользили мимо неё, притормаживали на несколько секунд, чтобы экскурсоводы могли рассказать своим подопечным только что выдуманную мистическую историю, а потом сворачивали с одной идеальной серой полосы на другую идеальную серую полосу и держали путь к городку, где их уже ждал замок, маленькие гостиницы, горячий шоколад в глиняных кружках и россыпь прочих достопримечательностей.
А снежные хлопья, похожие на перья ангелов с рождественских открыток, медленно кружась, опускались на белую дорогу.
К концу декабря подморозило, снег не только укрыл землю и приукрасил чёрные ветки деревьев, но успел за городом навалить сугробы в половину человеческого роста. Шоссе, ведущее от города к городу, регулярно расчищали, но и про поворот с основной колеи не забыли – не любящий асфальтовое покрытие владелец ближайшего участка земли явно относился куда более положительно к снегоуборочной технике и исправно оплачивал со своего счёта за уборку сугробов с единственного пути, соединяющего его жилище с относительно близким городом. Километрах в десяти уже были поразбросаны деревни и застроенные загородными домами участки, ещё одна отходящая от шоссе дорога вела к очередному небольшому местечку, нежно любимому туристами (особенно американскими и японскими) за построенный ещё в семнадцатом веке замок, недорогие по европейским меркам гостиницы и горячий шоколад в глиняных чашках. Так что перекрёсток выглядел довольно забавно: идеально прямая серая асфальтовая линия от Гданьска в сторону другого более-менее крупного города, чуть более узкая, но такая же прямая и серая полоса – к местечку с замком и другими достопримечательностями, сейчас, к Рождеству, заполненному туристами, ещё одна вела к участку загородной застройки, и, наконец, тоже широкая, но белая-белая и далеко не прямая дорога, а как будто нарочно криво вьющаяся меж сугробов и деревьев.
Учитывая близкое расположение города, рассчитанного на туристический интерес, указатель на перекрёстке устроили соответствующий: под старину, с выпиленными из дерева красивой формы досками, где среди резьбы узорчатой вязью на польском и английском – для приезжих - были написаны названия ближайших населённых пунктов. Одна стрела указывала на Гданьск, вторая – на ближайший крупный город, - именно из этих двух мест приезжало большинство туристов. Третья устремила свой зауженный конец в сторону городка с замком и некоторым числом других достопримечательностей. Четвёртая – на расположенную в семи километрах россыпь загородных домов, где многие семьи предпочитали встречать Рождество, оставляя города. Пятая доска немного отличалась от остальных, хотя чем именно – понять было сложно. Вроде той же формы и размера, из того же дерева выпиленная, тем же узором украшенная. Может, чуть потемнее, как будто висела немногим дольше, да по верхней линии в древесине видны были небольшие углубления, всего лишь чуть более тёмные точки, как если бы множество птиц годами выбирали именно этот указатель для того, чтобы передохнуть в перелёте, и сдавливали дерево коготками; вот только сколько же это птиц должно своими тонкими лапками поработать, чтобы в обработанном твёрдом дереве даже такие мелкие пятнышки оставить? А ещё этот указатель был единственным из всех, на котором направление было написано только на польском, без перевода на английский и, более того, что могли заметить разве лишь местные, далеко не современном польском, а старом, который давно не живёт даже в самых далёких и забытых богом местах, не говоря уж о частном владении всего в нескольких десятках километров от Гданьска.
О том, что даже на самых подробных картах местности этот поворот на белую дорогу не обозначен, тоже могли порассказать, например, за чашкой горячего шоколада после визита приснопамятного замка. Вот только как-то так рассказывали, что никто из туристов, даже самых любопытных, так и не сунул свой нос на ту дорогу. Хотя, в сущности, рассказывать было нечего: местные жители куда больше знали о достопримечательностях городка и истории замка, чем о владельце довольно большого участка земли, простиравшегося от начала белой дороги и ведущего куда-то дальше, к усадьбе. Оттуда иногда выезжал автомобиль, направлялся в сторону Гданьска и возвращался через несколько часов, должно быть, с покупками и запасами на две-три недели, когда снова выбирался в путь. Но кто сидел за рулём или жил в неизвестном доме, известно не было. Так и оставалась белая дорога тщательно расчищенной, но нехоженой, и к кануну Рождества лишь микроавтобусы да отдельные автомобили скользили мимо неё, притормаживали на несколько секунд, чтобы экскурсоводы могли рассказать своим подопечным только что выдуманную мистическую историю, а потом сворачивали с одной идеальной серой полосы на другую идеальную серую полосу и держали путь к городку, где их уже ждал замок, маленькие гостиницы, горячий шоколад в глиняных кружках и россыпь прочих достопримечательностей.
А снежные хлопья, похожие на перья ангелов с рождественских открыток, медленно кружась, опускались на белую дорогу.
- Уговорил, - легко согласилась девушка и наконец-то выполнила свое желание: забралась в мягкое кресло с ногами и завернулась в плед и тут же последовала примеру Карла, сделала себе бутерброд.
Он, кажется, ни разу в отношении кузины не употреблял глагола «уезжать» и производных от него, только упорхнуть, покидать, улепетнуть.
И голосом темноволосой девушки в голове тут же прозвучало: «мы с ним птицы разного полета». Евгения мотнула головой, отгоняя бредовые мысли, лезущие в голову. Черт, прибредится же такое!
Он улыбнулся и подмигнул Евгении, после чего одной рукой отправил в рот бутерброд, уже изрядно понадкусанный, а другой начал насыпать в чашку с чаем сахар. Одну, две, три... Шесть ложек и ещё половинку, после чего тщательно размешал до полного растворения сахара в чае и, засунув в рот остатки бутерброда и протерев пальцы салфеткой, обеими руками обхватил кружку. Откинулся на спинку кресла и с удовольствием вытянул ноги.
- Эх, ха-ра-шо... - протянул он, блаженно улыбаясь, потом скосил глаза на гостью и добавил: - Но имей в виду: раз от мёда отказалась, я тебя на ночь чем-нить напою. Для профилактики острых респираторных заболеваний, во! Если найду, конечно, в аптечке аспирин, хмы.
Он задумчиво почесал в затылке, припоминая качественное и количественное наполнение аптечки.
- А то меня совесть без перца сжуёт, если ты завтра чихать начнёшь!
- Я так и знала, - трагическим шепотом подвела она итог всему происходящему. – Ты с Ним заодно, - категорично заявила Евгения, еще пытаясь в подступающей панике сохранить остатки здравого разума.
Он потянулся ложкой к розетке и, подняв из варенья цельную вишню, отправил её в рот.
- Нет, вкусно, конечно, но никакого профилактического действия. Впрочем, есть в этом и плюс! - Карл весело взглянул на Евгению снизу вверх. - Если ты не внемлишь гласу разума... - это было произнесено с должной степенью патетики и театральности, но остальное уже нормальным голосом, - и свалишься завтра с простудой, придётся тебе у меня подзадержаться, пока окончательно не поправишься. И мне не будет скучно!
- Ты, как ты мог? – в голосе прибавилось истерических ноток. – Я верила, а ты…
Перед глазами мелькали строчки из инструкций по применению медицинских препаратов, дозировки, химический состав, побочные действия, способы хранения. И ничего это мельтешение не могло остановить, только одни и те же слова, имеющие страшный смысл.
Евгения даже Карла перед собой почти не видела. Только все пыталась сосредоточиться, дабы не позволить ему приблизиться к себе. Но откуда они могут быть знакомы?.. Она зашла за спинку кресла и взялась за нее руками, чтобы более уверенно стоять на ногах.
Отвернувшись, Карл направился в сторону двери, демонстративно обойдя девушку стороной и не глядя на неё, хотя на его лице было очевидно написано крайне обиженное выражение. Должно быть, степень этой обиды была достаточно велика, потому как шаги молодого человека отчётливо были слышны, пока он проходил через всю прихожую и, даже не остановившись у шкафа, выходил на улицу, громко хлопнув за собой дверью.
- Ууууу, - Евгения заскулила, но тут же сорвалась с места и кинулась в коридор, где потратила драгоценное время, прыгая то на одной ноге, то на другой, пытаясь побыстрее влезть в ботинки и зашнуровать их. Девушка выскочила на крыльцо, в джинсах и тонкой футболке, зато в теплых ботинках.
Он обернулся на звук раскрывающейся двери, мгновение исподлобья смотрел на Евгению, а потом довольно громко проговорил:
- Если ты так не любишь лекарства, то выходить полуголой на мороз - не лучший способ избавиться от необходимости их принимать! - с губ Карла поднялся клубок пара и скользнул в тёмное небо.
- Нет, ты реальный псих, - наконец выдала она. Рука скользнула к боковому карману джинсов, однако того, что там хотела найти девушка, не обнаружилось. Уж три года, как в карманах Евгении не водилось сигарет и зажигалок, а привычка их искать осталась.
Девушка еще с минуту разглядывала Карла, после чего вернулась в прихожую, не закрывая за собой входной двери, взяла с полки его шарф и. вернувшись, обмотала его вокруг шею молодого, так невероятно сейчас похожего на обиженного и растрепанного воробья.
- Вот, так лучше, - да, логика, конечно, потрясающая. А сама присел анна корточки, прислонившись спиной к дверному косяку.
Он чуть ли не в один шаг взлетел по ступеням крыльца, схватил Евгению за руку и поднял на ноги, потянув на себя. При этом сам наклонился и, потянув снова, легко, как будто невесомую, перекинув девушку через плечо. Выровнялся, чуть покачнувшись, но всё же устояв на ногах, и, придерживая её за талию, понёс в дом.
- Будешь брыкаться - ущипну! - пригрозил он, стряхивая с тапок снег и проходя в гостиную. - А теперь виси и думай о своём поведении. И пусть тебя мучает совесть из-за того, что всё, что я сейчас буду делать, я вынужден делать с пятьюдесятью (или сколько ты там весишь?) килограммами на плече! А всё из-за того, что у меня нет никаких гарантий, что хорошая девочка Женя не вскочит снова и не попрётся в зимний лес, как будто пьяным воробьём клюнутая. Так что кто из нас больший псих - вопрос весьма спорный.
Пока Карл всё это говорил, не давая девушке слова вставить, он времени зря не терял - сходил на кухню, где с трудом достал с нижней полки небольшой глубокий таз, потом вернулся в гостиную, шмякнул тазик на пол (благо, тот был пластмассовый и совсем не загремел при ударе о мягкий ковёр) и лишь после этого осторожно усадил Евгению в кресло, опустился на корточки рядом и начал методично расшнуровывать ботинки.
- Сейчас я сюда горячую воду налью из чайника и ты будешь греть свои конечности. Потому что я так сказал! - тёмный взгляд, брошенный из-под неровной чёлки, не предвещал ничего хорошего в случае сопротивления.
Уже сидя в кресле, девушка боролась с желанием пригладить темные вихры Карла, торчащие в разные стороны, но что-то подсказывало, что выйдет ровно так же, как тогда на улице с его пальто.
- И чего ты носишься со мной, как с тухлым яйцом в кармане?.. – сняв с ног Евгении ботинки, хозяин дома имел счастье узреть вышеупомянутые конечности, упакованные в смешные носки с яркими цветными полосками и отдельным «домиком» для каждого пальчика. Пальцы девушка тут же поджала, будто бы рассчитывая, что таким образом решительность Карла улетучится, и они смогут обойтись без горячей воды.
Он схватил сразу оба носка сверху и потянул вниз, не обращая внимания на сопротивление.
- Ставь сюда! - скомандовал, тыкая пальцем в тазик и протягивая руку за чайником. - Тут уже не кипяток, просто горячая, так что не пищи и не делай вид, будто варишься и помираешь!
Евгения наклонилась с самым что ни на есть сосредоточенным видом стала закатывать одну брючину джинсов, мол, честно-честно, на все согласна, не сопротивляюсь, только вот потяну время еще, сколько смогу.
- А может, может, может, может, может… - замолчала, страдальчески вздохнула и заискивающе взглянула на Карла. – А, быть может, все-таки разбавим холодненькой, а?
Молодой человек поднялся, скосил глаза на гостью и, подумав, оттащил подальше её ботинки и носки - чтоб уж точно не сбежала. Только после этого направился на кухню, чтобы наполнить пластмассовый мерный ковшик холодной водой. Вернувшись, Карл налил немного воды из кувшина в таз - совсем чуть-чуть, только чтобы и впрямь кипятком вода не казалась, потом долил из чайника. От таза повалил пар, Карл проверил рукой температуру: кожу сразу защипало, но взрывать ладонь на части таки не собиралось.
- Ставь! Я сейчас схожу за полотенцем и шерстяными носками, а ты чтоб всё это время держала ноги в тазике! Иначе в качестве контрмеры буду топить баню и охаживать тебя веником так, что не только простуда, но и вся дурь из головы повылетает! - Карл уверенно кивнул и занял выжидательную позицию, не намереваясь уходить, пока Евгения не опустит ноги в горячую воду. - Сама виновата, между прочим!
Вода была горячая, не кипяток, конечно, но горячая!
- Может, не стоит? – пискнула Евгения, но весь внешний вид Карла прямо-таки кричал, что пощады не будет. Девушка выдала еще один страдальческий вздох, после чего закрыла лицо руками и, даже закусив губу, чтобы не скулить, проворно опустила ноги в таз с водой.
Карла не было всего несколько минут, за время которых со второго этажа слышался звучный топот туда-сюда, несколько раз раздавалось падение тела с высоты человеческого роста, а также что-то ляпало, шандарахало и бабахало, явно свидетельствуя о нанесении вреда дому определённой степени тяжести. В итоге Карл вернулся - и даже без видимого ущерба - с пушистым небесно-голубым полотенцем через плечо, белыми шерстяными носками наперевес и тёплыми тапочками с задниками.
- Должны подойти... Ну, может, чуть побольше будут, у меня глазомер не ахти. Но у тебя нога почти как у моей кузины. Другой, не Клары, - он отмахнулся от незаданного вопроса и, подойдя поближе, положил носки на подлокотник кресла, а полотенце повесил на спинку. После этих действий опустил палец в таз, попробовав температуру воды и, промычав что-то неопределённое, долил ещё немного из чайника. - В итоге твои конечности должны приобрести розовый цвет. Иначе все старания коту под хвост!
- Знаешь, мне кажется, что они уже приобрели радикально красный цвет, нет? Я чувствую себя гусем… – она откинулась на спинку кресла, только пришлось немного сползти вниз, чтобы ненароком не вытащить ноги из воды: кто знает этого Карла, а вдруг по поводу бани не шутил. Хотя поглядеть на это действо было бы забавно. – Большая у тебя семья, - то ли вопрос, то ли утверждение. Евгения прикрыла глаза. – А, правда, что если я заболею, ты меня никуда не отпустишь?
Как только девушка подняла ступни от воды, он подвинул тазик в сторону и укутал её ноги мягким полотенцем, начав хорошенько растирать, чтобы Евгения надела носки на уже совсем сухие ноги.
- Да, ты права, семья у меня большая, - между делом проговорил Карл. - Двоюродных братьев-сестёр много, троюродных ещё больше, а про более дальних родственников вообще молчу. А ещё всякие-разные тёти, дяди, племянники, крёстные... Всех и не вспомнить!
Девушка надела сначала свои носки, старательно определив каждый палец в «домик», после чего натянула принесенные молодым человеком шерстяные носки и залезла в кресло с ногами.
- Любишь праздники?
Правда, вернулся он после того, как уже на кухне умудрился уронить тазик на пол. Благо, это случилось уже после того, как хозяин вылил воду, иначе пришлось бы устраивать борьбу не только с потенциальной простудой, но и с куда более явным наводнением. Однако участь сия его миновала, и Карл отделался только лёгким синяком на большом пальце правой ноги, которым ударился о дверной косяк, когда пытался не уронить тазик. Говоря проще, через пару минут вернувшийся со свеже вскипячённым чайником молодой человек выглядел по-прежнему взъерошенным и немного нелепым.
- Вот! - с видом добытчика мамонтов Карл поставил полный чайник на поднос. - Снаружи согрели, теперь будем изнутри.
Потом с опаской покосился на Евгению, прищурив один глаз, как будто готовясь, что в него кинут чайником, тапком или чем похлеще.
- Продолжим обусждение полезности аспирина? - тихонько поинтересовался он, прячась за сахарницей.
- Нет, - тихо и твердо ответила Евгения, давая понять, что дальнейшие попытки завести разговор на эту тему вряд ли принесут успех. – Разве у нас нет куда более занятных предметов для разговора?
Он откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди.
- Больше лекарств не знаю... кажется. Так что придётся выбирать тему из этих. Правда, не уверен, что все они помогают при простуде... - и молодой человек задумчиво зажевал нижнюю губу.
- Я же имела в виду совсем не лекарства, - вяло отозвалась Евгения. – Ты же шутишь, правда? Зачем тебе? Все будет в порядке, или даже если не будет… обычная простуда, можно подумать, трагедия, - она обхватила согнутые колени руками. – Не надо, пожалуйста. Не заставляй меня терять веру, - не молящее, не жалобно... Обреченно, наверное, такое определение подошло было лучше всего.
Он фыркнул и, бормоча что-то себе под нос, начал насыпать в чашку сахар. С досады вышло аж восемь ложек, так что пришлось постараться, размешивая.
- О, не принимай на свой счёт, это был риторический вопрос! – предупреждающе поднял ладонь молодой человек, как будто бы Евгения намеревалась противоречить и убеждать в своём желании тут же принять лекарство. – Было бы лето, я бы тебя травками напоил, тут в лесу всё самое необходимое растёт. Но как бы извините-простите, декабрь за окном, так что приходится обходиться тем, что есть. И вот объясни ты мне, психу неразумному, окаянному…
Пока всё это говорил, Карл успел соорудить ещё один бутерброд, который вместе с вишнёвой мешаниной передал гостье.
- Так вот, объясни, каким мозгом надо обладать, чтобы, сбегая из дома, прячась от недоброжелателя и собираясь куда-то мчаться сперва на такси, а потом на самолёте, при этом будучи явно не по сезону одетой и не с миллиардом евро в кармане… при этом так наплевательски относиться к собственному здоровью? А? – Карл аж подпрыгнул немного в кресле, едва не расплескав свой чай. – Была бы тут Клара, она бы сказала, что явно не иволгиным мозгом и даже не фиговым. Куриным скорее.
Кинул на Евгению сердитый взгляд.
- Ешь давай. Хотя бы приём пищи не влияет на твою веру?
Карл замолчал на несколько секунд и отвернулся к окну, за которым медленно и красиво кружась, падал снег. Подморозило, а в доме было тепло, и стекло подёрнулось тонкими узорами: листья неведомых растений, цветущие бутоны, сказочные создания, прячущиеся за снежной пеленой, едва их коснётся случайный взгляд… Не хватало лишь перезвона колокольчиков, мелодии «Джингл беллс, джингл беллс!..» и запаха ёлки, чтобы можно было с полной уверенностью сказать: а ведь и впрямь завтра уже Рождество. Губы Карла чуть дрогнули, как будто он собирался улыбнуться – немного задумчиво и вроде бы не очень весело, - но мгновение кануло в Лету, хозяин обернулся к гостье и подарил улыбку уже ей – доброжелательную и понимающую.
- Послушай, я не хочу тебе снова напоминать о случившемся… Всё это тебя, похоже, по-настоящему испугало и расстроило, но, может, всё на самом деле не так ужасно, как тебе показалось? Может, ты поспешно сделала вывод, основываясь на чём-то неприятном и обидном для тебя, но на самом деле всё иначе? Ну не может же быть, чтобы человек дорожил и любил тебя целых пять лет, терпел всех твоих тараканов, носки эти дурацкие, иволгины мозги и нелюбовь к чаю (это, по-моему, совершенно непростительно!), а потом ни с того ни с его в канун самого светлого праздника решил даже не поругаться или за дверь выставить, а убить! – Карл вернул чашку на поднос, соскользнул со своего кресла и присел на корточки перед Евгенией, как когда вытирал ей ноги. Снизу вверх заглянул в лицо пытливым внимательным взглядом, в котором не было недоверия или обвинения, только желание понять и помочь. – Я не говорю, что не верю тебе, ты не думай. Просто у меня такое вообще в голове не укладывается, вот и хочется разобраться. Ведь если существует хоть мизерная вероятность того, что ты что-то поняла неправильно, нельзя же вот так… А вдруг… Вдруг ты и правда ошиблась – вот представь всего на минутку, представить ведь – это не так сложно, это не то же самое, что поверить! Представь, что ты ошиблась, и этот человек, который заботился о тебе пять лет, который до сих пор тебя любит и тобой дорожит, вернулся в пустую квартиру, а от тебя ни слуху ни духу, телефон молчит, шапка с шарфом на вешалке висят, за окном мороз и метель, на носу Рождество… А тебя нет. Как, думаешь, он себя почувствовал? Вот просто представь. Как бы ты себя почувствовала в таком случае?
- Да вроде все люди мечтают летать, в детстве хотя бы. Кто лётчиком быть, кто космонавтом, кто с парашютом прыгать, кто всякими этими странными видами спорта заниматься... ну, знаешь, когда канат к ногам и - фьюить в пропасть с моста... Кто-то хочет просто летать, сам по себе, как будто силой мысли, другие крылья иметь хотят, как у птицы или ангела. По-всякому, - он пожал плечами и улыбнулся, не меняя позы. - Но, думаю, все хоть когда-то мечтали уметь летать. Я тоже очень хотел научиться летать, когда был маленький. А ты почему вдруг спросила?
«Странно всё», - пожалуй, эта мысль была самой частой за сегодняшний вечер.
- Ээээ, нет, с Сантой я точно не знаком, - наконец помотал головой Карл. - И с эльфами тоже. Но я не понимаю, причём тут тайны.
Он помотал головой снова, но уже иначе, не отрицательно, а как будто пытаясь выбросить те странные мысли, которые заложила Евгения своими словами.
- Тайны ведь везде, повсюду, в каждой вещи и каждом человеке. В любом! Во всех! Да ты пройди по своему городу и в лица прохожих посмотри, а то в окна, витрины - везде тайны, куда ни кинь взор! - воскликнул Карл и широко улыбнулся, норисовав рукой невидимый полукруг. - Для этого совсем не обязательно уметь летать, наоброт - надо крепко стоять на земле, с высоты-то не углядеть всех мелочей, которые того стоят!