Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Беллатрикс Лестрейндж. Конец декабря 1981 года. Оттери-Сент-Кэчпоул, Великобритания.

Что чувствуешь, когда твой мир рушится?
Страшный сон родом из детства, бездонный омут, чёрный, как сама ночь, как нора беспечной Алисы, вот только внизу не ждут приключения. И пусть взрослые снисходительно улыбаются: "Это значит, что ты растёшь, дитя", но ты-то знаешь, что там, на дне омута, тебя ожидает отнюдь не миллиметр-другой ввысь, но нечто тёмное, гадкое, страшное, проникающее в тебя самое и пускающее корни в твоей плоти. И ты обливаешься холодным потом, чтобы только пересилить себя и проснуться с полувсхлипом-полувскриком за несколько мгновений до того, как достиг дна.
Что чувствуешь, когда то, во что ты безраздельно верил, превращается в прах?
Бессилие, бессилие, бессилие. Бессилие - металлически-алым - на искусанных губах. Бессилие - исцарапанно-бледным - на нервных пальцах, дрожащих и изломанных. Бессилие - антрацитово-чёрным - в расширенных зрачках, где тонет всё то, что было естественным, реальным, ощутимым. Бессилие в каждом выдохе и вдохе. Бессилие в расправленных до ломоты плечах. Бессилие, загоняемое в собственную глотку одним лишь упрямством и беспрестанно повторяемыми словами: не может быть, не верю, это невозможно, он - он! - не мог исчезнуть, он - он! - не мог сгинуть без следа, он - он! - не мог кануть в небытие из-за какого-то жалкого младенца...

Что чувствуешь, когда опоры мироздания обращаются в пыль на ветру?
Они бежали, точно крысы с тонущего корабля. Одни забились в глубокие щели, лишь бы не попасться на глаза аврорам. Другие - жалкие твари! - делали вид, что не имеют никакого отношения к милорду, трясясь в своих мягких постельках в ужасе, что кто-то из своих же, уже третьих, назовёт их имена, выторговывая у Визенгамота наказание помягче. Четвёртые откупались чем только можно и божились, что всё ими содеянное - результат многократных чар подвластия, чёртовы трусы и предатели!
Даже Люциус - и тот оказался с гнильцой. О, и этот жалостливый взгляд на одухотворённом лице посветлевшей Цисси! "Ты же понимаешь, Белла, у нас маленький сын..." Сын? Ха! Да они должны быть готовы принести его на заклание, если только милорд пожелает! ...Вернее, "если бы пожелал", в прошедшем времени, прошедшем, как прошли слава, власть и надежда на будущее без грязной крови и дряни вокруг; потому что его больше нет - нет?! - его не может не быть - он не может не вернуться - они не могут предать его.

Что чувствуешь, когда под твоими ногами исчезает незыблемая и надёжная земля?
- Ты идиот, Родольфус! - она схватила мужа за ворот мантии и резко дёрнула на себя. Белла для своей комплекции всегда была довольно сильной женщиной, а благоверный ещё и умудрился накачаться, так что ей не составило труда приблизить его лицо к своему. Поморщилась от запаха. - История ничему не учит? Тоже хочешь отправиться к праотцам, недооценив противника?
Она осеклась. Нашла кого приводить в пример! Нет, он не мог так ошибиться. Перенервничавший Роди - о да. Но не милорд. Там должно быть что-то другое. Что - они ещё узнают. Обязательно.
- Давайте-ка вы будете выяснять, кто из вас идиот, а кто - сумасшедшая психопатка, когда окажетесь где-нибудь в районе своей постели, - оскалился Барти, быстро облизнув губы. Руки нервно подрагивают, пальцы сжимают-разжимают палочку. Дивная компания для того, чтобы выпытывать у авроров важные сведения.
Но эти хотя бы не испугались. Барти. Рабастан. Родольфус. Нервные, нетрезвые, перевозбуждённые. Но - свои.
Белла отпустила мантию супруга и даже разгладила складки. Медленно, неторопливо, любовно. С лёгким прищуром косясь на нетерпеливого Барти, нервного Рабастана и ненормально весёлого мужа. Пора. И не быть ей Беллатрикс, урождённой Блэк, если они не узнают главного. А уж потом... Что ж, веселиться она любит ещё больше, чем все три спутника, вместе взятые.
Дверь сорвалась с петель, влетая внутрь прихожей. Светильники зажглись все разом. Прокрасться и застать врасплох? А зачем? Эти всё равно не сбегут. Эти будут геройствовать, лезть на рожон. У них ведь тоже, кажется, молокосос в люльке? О-о, это будет весело!
- Доброе утро, мои дорогие! А к вам гости! - Белла расхохоталась, небрежно отфутболивая ногой какую-то детскую игрушку, упавшую у нижней ступени лестницы. Кажется, в таких пряничных домиках спальни находятся на втором этаже? - Что же вы не вспоминаете о приличиях? Хорошие хозяева должны встречать гостей!

Что чувствуешь, когда...?

©

@темы: ГП, Великобритания, Беллатрикс Лестрейндж, Фрагменты, XX, Женщины

---

OST "Hypnose" (Bellatrix & Rodolphus)

Прослушать/скачать целиком

Part 1
1. UFO - «Belladonna»
2. John Powell - «Assassin's Tango»
3. Eisbrecher - «Frage»
4. The Mission UK - «Dance On Glass»
5. Seether - «Breakdown»
6. Sick Puppies - «Youre Going Down»
7. Oomph - «Brich aus»
8. Moulin Rouge - «El Tango de Roxanne»
9. Skillet - «The Older I Get»
10. Three Days Grace - «I Hate Everything About You»
11. Yoko Kanno - «Words That We Couldn't Say»
12. Everlast - «Everyone»
13. Sawano Hiroyuki - «LIVE/EVIL»
14. Letzte Instanz - «Mein Herz»

Part 2
1. Peter Gabriel - «My body is a cage»
2. Broken Iris - «Broken Inside»
3. Interpol - «Obstacle 1»
4. Sunrise Avenue - «Bad»
5. Apocalyptica feat Cristina Scabbia - «S.O.S.»
6. Garbage - «The World Is Not Enough»
7. Skillet - «Awake and Alive»
8. Audiomachine - «Warlords»
9. Death Cab For Cutie - «I Will Follow You Into The Dark»
10. Veto - «It's A Test part 1»
11. Veto - «It's A Test part 2»
12. Skillet - «Never Surrender»
13. Apocalyptica - «Faraway»
14. Kings of Leon - «Closer»

@темы: ГП, Околоигровое, Art

---

Фиренце. 14 января 1998 года. Хогвартс, Шотландия.

Фиренце сокрушённо покачал головой, когда Нимфадора упомянула убийство.
- Вы, люди, независимо от наличия в вас магического дара, слишком легко отнимаете жизнь у себе подобных. Казалось бы, магглы живут меньше столетия, вы, волшебники, хоть и больше, но всё равно очень мало по сравнению с некоторыми другими существами. И уж точно ваша жизнь подобна вспышке света в масштабах возраста вселенной, - Фиренце говорил ничуть не снисходительно, но с мягким укором и некоторым удивлением в негромком голосе. - И всё же вы отбираете жизни так, как если бы в вашем распоряжении было всё время мира и бессмертие.
Кентавр вздохнул одновременно всем телом и дёрнул белым хвостом. Несколько светлячков, прятавшихся в траве, от этого движения вспорхнули и начали кружиться над головами собеседников.
- Мы, кентавры, не так много знаем о местах силы, как о звёздах, Нимфадора Тонкс, но всё же больше, чем о дне морском или деяниях человеческих, - начал Фиренце спокойно и размеренно, как он обычно рассказывал студентам о том, что знал. - И действительно, звёзды, планеты, их положение на небосводе, всякая комета и любое изменение в движениях небесных тел влияют на место силы, как Луна влияет на приливы и отливы в земных морях. Взаимосвязь эта очень сложна, и мне не хватило бы слов вашего языка, Нимфадора Тонкс, чтобы объяснить тебе все её детали. Могу лишь подтвердить, что той ночью в месте силы, называемом Стоунхенджем, действительно не был способен колдовать никто из смертных.
Светлячки, немного покружившись, успокоились и вернулись в траву. Только один из них - самый любопытный, должно быть, - не побоялся подлететь совсем близко к Тонкс и устроиться на её плече, не переставая мерцать тёплым светом.
- Когда тысячелетия тому назад волшебники древности сначала вырыли ров, возвели деревянное сооружение, а после и каменный кромлех, это место уже было средоточием великой силы. Именно потому и потребовалось удерживать её при помощи кости, древа и камня, как и в других кромлехах по всей земле. Средоточие магической силы в названном тобой месте столь велико, что обращаться к ней можно лишь в определённые дни и далеко не со всякой целью. В один день можно просить о рождении, в другой - о здравии, в третий - о плодородии, в четвёртый - о мире. Притом просить правильно. И таких дней в году очень мало, всё больше тех, когда в каменном кругу можно лишь очищать разум, а то и вовсе не стоит прибегать к магии, - продолжал свой рассказ Фиренце. - Любой, подобный тебе, кто рискнул бы колдовать в ночь на двенадцатое января по вашему летосчислению, не смог бы управлять призванной им силой. Вероятнее всего, у него не просто ничего бы не вышло, но его ждала бы мучительная смерть от магического потока, который ему не хватило бы сил удержать.

©

@темы: ГП, Великобритания, Фрагменты, XX, Мужчины

---

OST "Darkness Within" (Death Eaters)

Прослушать/скачать целиком

1. Portishead - «Cowboys» (Death Eaters)
2. José González - «How low» (Amycus Carrow)
3. Matchbook Romance - «You Can Run, But We'll Find You» (Death Eaters)
4. Yeasayer - «Ambling Alp» (Lucius Malfoy)
5. Sarah Fimm - «Story of Us» (Death Eaters)
6. Nick Cave & The Bad Seeds - «Brother, My Cup Is Empty» (Rabastan Lestrange)
7. Black Rebel Motorcycle Club - «Restless Sinner» (Death Eaters)
8. Disturbed - «Another Way To Die» (Death Eaters)
9. The Bravery - «Believe» (Walden Macnair)
10. Syntax - «Strange Days» (Death Eaters)
11. We Fell To Earth - «Careful What You Wish For» (Death Eaters)
12. Florence and The Machine - «No light, No light» (Rodolphus/Bellatrix)
13. One Republic - «All Fall Down» (Death Eaters)
14. Unkle feat. Ian Astbury - «When Things Explode» (Death Eaters)

@темы: ГП, Околоигровое, Art

---

Беллатрикс Лестрейндж. Ночь с 11 на 12 января 1998 года. Стоунхэндж, Великобритания.

Беллатрикс никогда раньше не аппарировала втроём. Вернее, было дело - они с Роди кого-то хватали с двух сторон и синхронно аппарировали в заранее оговорённую точку. Но так, чтобы одной тащить на себе двух здоровенных лбов - нет, не по силушкам ей, до милорда и старого лимонного маразматика далеко. Но в этот момент она даже не задумывалась о том, удастся ли, просто действовала инстинктивно, по наитию, ведомая магией.
Никому не отрезало палец, пятку или даже прядь волос. После бешеной круговерти аппарации все трое вполне надёжно приземлились на расстоянии видимости от ближайших светящихся в темноте окон - та самая деревенька, название которой никак не всплывало в памяти, маячила неподалёку. Даррингтон-что-то-там... Стоунхэндж был в другой стороне - оттуда веяло почти физически ощущаемой магической мощью.
Ледяной ветер скользнул по трём лицам, обдал волшебников недружелюбным приветствием и бросил несколько колких снежинок. До снегопада, впрочем, было далеко, однако уже выпавший ранее снег скрипел под ногами.
- Дальше пешком, - всё так же отрывисто и скупо, как ранее, безэмоционально, выдавливая каждый слог с трудом, потому что гневное клокотание в груди мешало говорить, а от этого дикого вороньего карканья в глубине даже дышать становилось всё труднее. - Минут двадцать.
Дошли за десять. Или шаги выходили шире, а усталость не чувствовалась - как и холод, от которого Беллатрикс, аппарировавшая прямо в домашнем платье, позабыла защититься согревающими чарами, - или время в кои-то веки решило подыграть жалким смертным и не спешило бежать вперёд. Куда уж торопиться? Они и так вот-вот должны были столкнуться с неизбежным.

Воздух беззвучно звенел. Густой, почти осязаемый, он невидимо отделял место силы от территории вокруг, и после какого-то шага казалось, будто минуешь плотную занавесь или толщу воды. Сильный ветер, не утихавший весь путь до Стоунхэнджа, пропал мгновенно - в той же самой условной точке, невидимой глазу. Сопротивления не было, но по коже бежали мурашки, поднимались волоски на руках и шевелились волосы на затылке. И чувствовалось... нечто. Всеобъемлющее. Всепоглощающее. Великое. Мощное. Глубокое. И древнее - куда более древнее, чем камни вокруг.
Магия. Магия, которая была знакома всякому чистокровному, имеющему представление о фамильных заклятиях, держащих стены семейных владений. Магия, пульсирующая в венах всякого волшебника, хотя бы единожды прислушивавшегося к собственным чувствам. Магия, способная изменить мир. Магия, сама являющаяся частью мира. Целым миром.
Магия... и что-то ещё. Или не "что-то", а "какая-то" - всё ещё магия, но иная, незнакомая, чуждая...

Тело Родольфуса Лестрейнджа безвольной кучей валялось в нескольких метрах от одного из крупных камней, составлявших круг. Ещё тёплое, не успевшее лишиться всей крови - та растеклась по холодной земле и очень отчётливо виднелась на белом снегу, припорошившем землю. Странно, но на снегу не было ни единого следа, кроме тех, что оставили трое только что пришедших волшебников, однако и поверх тела Родольфуса снега не было. Как будто специально для того, чтобы можно было наблюдать за постепенно растущей алой лужей.
Камни позади тела были забрызганы кровью - почти красиво.
Голова валялась в десятке шагов от тела, и на застывшем лице бывшего главы рода Лестрейндж навсегда замерло выражение... Нет, не ужаса и не страха. Удивления.
Судя по тому, как выглядели остатки шеи, голову не отрубили, но словно оторвали одним движением, направленным со стороны центра круга - об этом говорили брызги крови на камнях. Вот только Пожиратели Смерти, убийцы и опытные по части причинения увечий волшебники никак не могли припомнить ни одного заклинания, способного привести к подобному результату.

Беллатрикс остановилась в центре круга камней, не приближаясь к телу Родольфуса. Луна не спешила выбраться из-за туч, но почему-то всё вокруг было видно с детальной точностью. Каждый камень. Каждый излом мёртвого тела. Каждая капля крови.
И полное отсутствие следов на белом снегу. Нетронутом, девственном и издевательски белом. Как смерть.

©

@темы: ГП, Великобритания, Беллатрикс Лестрейндж, Фрагменты, XX, Женщины

---

Гермиона Грейнджер. 13 - 15 сентября 1995. Хогвартс.

Отчёт о прошедшей игре. Киев, 13 - 15 сентября. "Школа злословия".

Тринадцатое сентября, большой зал, мы сидим за одним столом со слизеринцами и как-то лениво обмениваемся комментариями – не до того. Тринадцатое сентября – а мы только сегодня приехали в Хогвартс. До отъезда я листала «Историю Хогвартса», искала хоть какую-то информацию о задержке учебного года, однако так ничего и не нашла. Вопиющий случай. От этого немного жутковато, и отсутствие директора Дамблдора ещё больше способствует появлению дурных предчувствий. Нет, я уже какое-то время назад перестала видеть в Дамблдоре доброго дедушку-волшебника, похожего на Санта-Клауса, который появится в трудную минуту и всех нас спасёт, но всё равно без него Хогвартс какой-то напряжённый.

Речь Фаджа вселяет ещё больше тревоги – отчего Министр так нервозен, говорит неуверенно, с паузами, чуть не заикаясь? Мне показалось – или он и правда после каждой фразы поглядывает на мистера Малфоя, как будто ожидая одобрения? Люциус Малфой в Хогвартсе – вот и ещё один повод не утрачивать бдительности, ведь мы с Гарри и Роном отлично знаем, что скрывает этот человек под левым рукавом. Гость из Америки – очень вовремя, как раз когда и без того всё в школе странно. Новая профессор ЗОТИ – выглядит чопорной и, если можно так выразиться, министерской. Профессор МакГонагалл явно не рада вместо Дамблдора открывать учебный год, и я стараюсь погромче хлопать, пихая локтем Гарри, чтобы присоединялся – ей должна помочь поддержка факультета.

Одна речь, другая речь, церемония Сортировки. За столом тихо, слизеринцы ведут себя как будто почти совсем нормально, и это настораживает. В какой—то момент смотрю в противоположный конец зала и вижу в стороне от нас всех сидящего в полумраке мистера Филча. Одного-одинёшеньку, даже Миссис Норрис не видно рядом, и мне вдруг становится очень жалко этого человека, лишённого магии, но проводящего долгие месяцы в окружении тех, кто порой относится к ней чересчур легкомысленно. Надо будет постараться в этом году не задевать его. И проследить, чтобы Гарри с Роном тоже сдерживались.

Чай в гостиной. Уже поздно, но мы готовим настои на завтра. Профессор Снейп всегда придирчив к гриффиндорцам, а мне нужно обязательно доказать ему, что я ничуть не хуже тех студентов, которые знакомы с магией с пелёнок. Да, я вызубрила зелья. И проглядывала программу на следующий год. И буду делать так ещё не раз, но далеко не только ради зарабатывания баллов. Просто надеюсь, что однажды смогу не заучивать ингредиенты, а понимать их, чувствовать, читать, как читаются руны или нумерологические формулы. Однажды обязательно смогу. Но пока – заучивать, чтобы от зубов отскакивало, и заблаговременно готовиться, а не бездарно тратить несколько часов времени на всяческие нарушения.

Рон предлагает проследить за старшим Малфоем и выяснить, что он делает в Хогвартсе, а то и узнать что-то о причинах отсутствия директора Дамблдора. Гарри не горит желанием, ему, кажется, больше нравится идея отправиться спать. С одной стороны, я рада – может быть, хоть один из моих друзей наконец-то повзрослел чуточку; с другой стороны, беспокоюсь, потому что такое поведение для Гарри нехарактерно, больше похоже на то, что он всё ещё не оправился после смерти Седрика, не пережил те события. Нам с Роном никогда не понять того, что пережил Гарри, мы можем только поддерживать его и друг друга. Сомневаясь, всё-таки соглашаюсь с Роном, потому что и правда стоило бы узнать, что он делает в замке.

Под мантией втроём теперь еле помещаемся. Приходится в случае опасности замирать и приседать, чтобы из-под ткани не торчали ноги. Бродим по замку, ищем, подумываем через потайной ход отправиться в Хогсмид – наверное, Малфой остановился там, если, конечно, не аппарировал сразу в своё поместье или как там называется их дом… Оказываемся в коридорах, которые очень близко к Запретному лесу – и вот оно, долгожданное приключение, чтоб ему пусто было! Оборотни. Здесь, так близко к Хогвартсу – самые настоящие оборотни. Подсчитываю в уме, когда ближайшее полнолуние, вздыхаю с облегчением – через три дня. Они пока не в полной силе, но могут почуять наш запах, услышать, поэтому мы сидим тише воды и ниже травы, слушаем. Ближе подходить опасаемся, слышно далеко не всё, но и этого достаточно, чтобы понять: опасности нового учебного года только впереди.

В гостиной Джинни, уже сонная, а вместе с ней странная тень, словно тонкий призрачный лоскут ткани. Сидит в углу, не реагирует на слова и жесты, игнорирует заклинания. Но стоит только Джинни усесться, как существо тут же бросается к ней. Вспоминаю заклинание, которому нас с Роном научил Гарри – и серебряный туман, пока ещё какой-то бесформенный, но всё же довольно густой, отметает создание в сторону. Почему мне пришло в голову использовать Патронус? Может, тварь показалась похожей на усохшего дементора. Так или иначе, а дальше друзья подключаются – и в три руки мы выгоняем чёрную тень из гостиной.

Спать осталось часа четыре, если я ещё хочу успеть в ванную старост и принять душ, но заснуть удаётся далеко не сразу, всё жду появления непонятной твари. Палочку в футляр убирать не стала. На всякий случай.

Утром меня ненавидит весь факультет. Сначала я готовлю им чай, потом бужу, после отправляюсь в ванную старост, а когда возвращаюсь через полчаса, чай уже остыл, а они всё ещё дрыхнут. Совсем скоро на уроки. Когда приходит моя очередь пить чай и завтракать, времени не остаётся даже на глоток – новая профессор ЗОТИ ждёт на урок, а опаздывать мне категорически не нравится, как и тащить еду с собой по примеру Рона и Гарри.

Профессор Амбридж. Профессор Квамбридж – впервые я готова аплодировать Пивзу. Как это – защита без практики? Как это – конспектирование под диктовку и больше ничего? Как это – не от кого защищаться? Как это – Седрик погиб в результате несчастного случая? Как это – Тёмного Лорда нет? Кошусь на Гарри, он сжимает кулак и молчит. Хорошо, что не взрывается. Странно, что не взрывается. Странно – значит, плохо? Ничего, пусть лучше Гарри не выделяется, ему не стоит обращать на себя внимание Министерства, а вот мы с Роном можем. Зря я, наверное, сказала о метке Люциуса Малфоя – вон как изменилось лицо Драко, - но всё-таки сказала.
Странно, но вторая половина урока оказывается не так уж плоха. Профессор Амбридж позволяет задавать вопросы, если они не слишком провокационные, не прерывает рассуждения о двойственности Тёмной магии и не пытается утверждать, что такая магия является злом в чистом виде. В какой-то момент мне становится искренне интересно. Жаль, что профессор настолько не способна видеть что-то за пределами официальной политики Министерства.

Малфой рассказывает о волшебных существах. Ну, как рассказывает… Читает реферат, основанный на официальном реестре того же Министерства. Интересно, конечно, но чем это отличается от того, когда заучиваю я? Почему же тогда я – заучка-грязнокровка, а ему можно? Нечестно. Слушаю, что-то привлекает внимание, но ускользает. Какой-то информации не хватает, пытаюсь уточнить у профессора Амбридж, рассказываю о странной тени в нашей гостиной, но она то ли не верит, то ли не знает… Позднее профессор МакГонагалл отправит к нам профессора Снейпа, но он не найдёт никакой остаточной магии, увы. Если бы мы тогда знали…

Зелья проходят… странно. Ещё за ужином обратила внимание на одну слизеринку, теперь вот она тоже удивляет. Чем? Нормальностью. Не морщится брезгливо от присутствия гриффиндорцев, адекватно реагирует на предложение дать им на время наш мерный стакан… Профессор Снейп впервые на моей памяти даёт нам больше баллов, чем Слизерину. Да, мы приготовили четыре зелья вместо двух, но мы и подготовились заранее. Они бы тоже могли, если бы хотели. «Знает ли кто-нибудь, сколько нужно выпить этого зелья… кроме мисс Грейнджер?» - кажется, я уже научилась не тянуть руку, когда слышу нечто подобное. В конце урока Уоррингтон пожимает мне руку и благодарит за сотрудничество. Голоса Гарри, Рона и остальных гриффиндорцев в голове вопят: «Подвох, подвох!», но мне безумно хочется верить, что жест искренний. Так надоели эти межфакультетские распри, так устала от этой ненависти! Порой хочется взять Гарри и Драко за шкирки, словно нашкодивших котят, столкнуть лбами и сказать: «Очнитесь, мальчишки, в мире столько всего плохого и опасного, с чем нужно бороться, зачем же вы порождаете ещё больше зла?» Вряд ли поймут, увы.
Травология, древние руны… Как я скучала по этому за лето! Как интересно! Профессор Бабблинг удивительно увлекательно рассказывает, а уж как она поставила на место мистера Малфоя, пришедшего инспектировать урок!

События сменяют друг друга слишком быстро и, наверное, завтра я уже не буду помнить, что и за чем следовало. Но кое-что из моей памяти не сотрётся. Например, рейвенкловцы и хаффлпаффцы, предложившие то, о чём мы с Гарри и Роном уже говорили – объединиться и изучать ЗОТИ по-настоящему, практикуясь – благо, Гарри кое-чему может научить нас после того, как сталкивался с Тёмным Лордом. Заходит речь о приглашении к нам той самой Уорринтон, и, несмотря на реакцию Рона и Гарри, я задумываюсь, всерьёз задумываюсь. Ведь и мы тоже виноваты частично в том, что слизеринцы относятся к нам плохо. Мы ведь каждого из них сразу воспринимаем в штыки, как будто они уже все – будущие последователи Сами-Знаете-Кого и жестокие убийцы. Нет, глупости, они ведь такие же, просто… ну, воспитанные иначе, может быть. Но им тоже по пятнадцать-шестнадцать и далеко не планы мирового господства и убиения всех и вся в головах. Рон и Гарри, думаю, убеждены, что доверие нужно заслуживать. А мне вот кажется, что доверие нужно просто дарить – и тогда его обязательно оправдают. Может, и правда стоит довериться этой Уоррингтон – и она ещё удивит всех нас.

Хотя, конечно, перестраховаться (и не только из-за слизеринки) стоит, поэтому иду в библиотеку. Нужно отыскать Протеевы чары, одно забавное проклятье, а также информацию о магических существах – ночная тварь не даёт покоя, как и что-то в реферате Малфоя. И вот тогда-то мой мир рушится. Доступа в библиотеку нет. Совсем. Вообще. Без Дамблдора в Хогвартсе всё перевернулось вверх дном, но это!

Профессор Бабблинг находит экземпляр книги о древних существах, а остальное мы с Падмой Патил пытаемся узнать у Толстого Монаха. Он обещает помочь и уплывает искать того, кто сможет научить нас Протеевым чарам, а через какое-то время я уже с Уоррингтон сижу в большом зале и листаю книгу. И мы его находим – смертофалда! Тварь, которую невозможно убить, но можно прогнать Патронусом. Уоррингтон тоже умеет вызывать Защитника – на шестом курсе они его уже проходили. Рассказываем о нашей находке профессорам, но, кажется, они не воспринимают наши слова всерьёз. Я ещё и тайком рассказываю декану о том, что мы слышали об оборотнях. «Шла в ванную старост и случайно оказалась возле Запретного леса. Ну что вы, профессор, совершенно одна!». Кое-как выгораживаю ребят, но рассказываю все подробности – и о планах разместить поближе к школе, и о намерении обратить студентов, и о том, что упоминалось имя Фенрира Грейбека.

…После травологии профессор МакГонагалл отзывает меня за угол, где профессор Снейп… применяет легилименцию. Мерлин, ну зачем? Обидно, как же до одури обидно! Я ведь рассказала всё как было! Всё как помнила! Со всеми подробностями! Рискуя огорчить этим лучших друзей, рассказала всё, потому что оборотни – это ужасно, а профессора – что? Не поверили. Легилименция. Как же обидно. Как же такое отношение разочаровывает. Неужели я хоть раз давала повод считать меня способной на ложь и утаивание информации в подобных опасных ситуациях? Обидно, обидно, обидно!

На травологии Уоррингтон передаёт записку о том, что со мной желает побеседовать сам Люциус Малфой, мне следует быть осторожнее. Ох, спасибо, но с опозданием, Морган: мне уже сообщили о желании поговорить. Нервничаю. Всё-таки Малфой. Всё-таки взрослый. Всё-таки Пожиратель Смерти. Когда за пять минут до конца урока Гарри и Рон с дурацкими оправданиями срываются из кабинета, я ещё не подозреваю, к чему это приведёт. Ох, Мерлин. Могла бы догадаться.

Люциус Малфой… Ошеломляет. Он даже угрозы произносит так, что они кажутся какой-то поэзией. И при этом я вижу, как он на меня смотрит – как будто пятно на ботинке, которое можно легко стряхнуть, но не хочется пачкать белоснежные перчатки. Если бы ему по какой-то причине пришлось жать мне руку, наверное, потом он её отмывал не один день. А жаль. Несмотря на напряжённость беседы, в какой-то момент я даже забываю, что он – последователь Тёмного Лорда. Если бы не это, если бы не ещё несколько десятков «не», я бы сказала, что с ним приятно беседовать. Если бы «не». Слишком много «не». Я даже забываю о том, что его сопровождает жужжащая журналистка, а зря. Именно она замечает ботинок Рона.

Мерлин, ну зачем, зачем они пошли за мной? Ну не сделал бы мне Малфой ничего дурного! В коридорах школы, провожая на урок – ну что бы он мне сделал?! Ну почему они не попытались прикрыть это проклятый ботинок и побыстрее исчезнуть?! А потом всё случается быстрее нескольких ударов сердца – в ребят летит заклинание Скитер, я оглушаю её, замечаю стойку Малфоя – и, тихо и быстро прошептав люмос и нокс, бросаюсь Ступефаем и в него тоже. Он оборачивается. Я стою, занеся руку с палочкой над головой. Он медленно, палец за пальцем снимает перчатку с руки. Я стою и не дышу. Секунда, другая, третья… за это время можно было попытаться что-то сделать. Но я стою и смотрю, как он медленно и изящно снимает перчатку, чтобы показать мне какое-то кольцо. Защитный амулет, наверное. А я всё ещё стою и смотрю, словно загипнотизированная.

Карусель. Профессор Спраут, учительская, объяснения, Амбридж, Рон и Гарри под веритасерумом, открытие информации о мантии-невидимке, неудавшаяся попытка использовать на Малфое льстивомазь, извинения перед ним, почти пропущенная Астрономия, угроза вылететь из школы. А я всё ещё думаю о том, как Люциус Малфой медленно снимал перчатку, пока я стояла в атакующей стойке. Как ни в чём не бывало. Мерлин, если он всегда такой, я могу понять, откуда у Драко такой… гонор. Сложно быть сыном такого отца. Наверное, очень сложно.

…Сорванные уроки, смертофалд, нападение на школу, всем мы в Большом Зале и учителя, пытающиеся кое-как сохранить покой и порядок. Шум за дверями – там, где остались учителя, слышны заклинания. Я стою близко к двери, поэтому тут же направляю на неё палочку – и понимаю, что остальные, все как один, даже слизеринцы, даже первокурсники, сделали то же самое. Об этом вы говорили нам, профессор Дамблдор? Объединиться перед лицом опасности? Об этом? Прошу профессора Бабблинг пригнуться. Кажется, Терри Бут говорит нечто вроде. Профессор вместо этого оборачивается – Мерлин, надеюсь, она не никогда не увидит в зеркале подобного выражения своих глаз. А я вижу в них отражение всех нас – и мне становится даже чуточку страшно. И вместе с тем, наоборот, легче. Пусть даже, когда всё это закончится, мы разойдёмся по своим гостиным, и уже завтра Слизерин и Гриффиндор затянут прежнюю канитель, у нас навсегда останется этот миг единства. Такой короткий и такой важный.

…Меня приглашают в учительскую. Почти все профессора, мистер Малфой, профессор Амбридж, Рита Скитер… Все смотрят на меня и ждут, пока я расскажу им, кто такие катары. Мерлин, как будто на экзамене, только о баллах беспокоиться не время. Все они полукругом передо мной, среди них есть те, кем я искренне восхищалась и восхищаюсь – и они смотрят на меня и ждут ответа.

…Дамблдор. Как будто в тёмной комнате зажгли свет. Несмотря ни на что, появление Дамблдора кажется спасением. Кто-то из студентов уже поговаривал о том, что директор ничего не сделал, когда умирал Седрик, но стоило только Дамблдору появиться – всё было забыто, все почувствовали облегчение. А он, он забрал Гарри. Одного. Переглядываюсь с Роном – это неправильно! Гарри не должен оставаться один! Мы должны быть с ним, всегда должны! Тем более теперь, когда он такой тихий, мы должны! Мы никогда не оставляли его вот так просто, шли сколько могли, расчищали путь, но вот так, оставшись запертыми в Большом зале, когда он где-то там! Я почти готова была сама забрать у Рона мантию-невидимку и броситься следом. Почти.

Заполночь. Рона нет в гостиной. Джинни и Гарри отправляются в гостиную Рейвенкло «отмечать». А я читаю конспекты, переписываю пропущенную астрономию, складываю пергаменты в порядке необходимости, пишу эссе по рунам (как можно ограничиться половиной странички, когда тема настолько интересна?!)… Проверяю, как там Рон. Рон в Большом зале пьёт с Малфоем. Ни один из них явно не горит желанием меня видеть, и я возвращаюсь в пустую гостиную, надеясь, что никого не встречу по пути – было бы неприятно, если бы кто-то увидел глаза на мокром месте, а я просто уже очень давно, наверное, с первого курса, не чувствовала себя так одиноко. Когда Гарри и Джинни возвращаются, я уже успеваю впервые за сутки поесть, перечитать конспекты ещё раз и перенервничать. А Рон всё ещё пьёт огневиски с Малфоем. Ещё несколько часов назад я с трудом отговорила его от идеи «пойти набить морду Малфою». И Малфоя жалко. Нет, не жалко, жалость унижает. Ему – сочувствую, насколько могу. Он же умный, он же правда очень умный, мне всегда так интересно было соперничать с ним на уроках. Если бы не это его «грязнокровка», если бы не Клювокрыл, если бы не ещё несколько «не», я бы его даже уважала. То есть я его и так уважаю, только, разумеется, не скажу. В первую очередь – не Малфою даже, а Гарри с Роном.

Гарри не горит желанием пойти проверить, как там Рон. Прошло часа два, я староста, но я всё-таки иду одна по тёмным коридорам, надеясь не столкнуться с Филчем. А Рон… Рон пожал руку Люциусу Малфою. Со льстивомазью. Я удерживаю ладонь от желания прижаться к лицу, а другую – чтобы схватить Рона за ухо и утащить обратно. Вот же балда! А подумать о том, что случится, когда эффект рассеется? И снова меня прогоняют. В коридорах Хогвартса пусто, не видно даже Филча с его кошкой. Гарри и Джинни собираются спать, и Гарри как будто совсем не обеспокоен тем, что его лучший друг находится в компании Пожирателя Смерти. Да что с этим миром-то творится?
Сижу и смотрю на часы, следя за стрелками – Рон обещал уйти минут за пять до окончания действия льстивомази (больше никогда не соглашусь делать какое-то зелье «на всякий случай»!), а это время давно миновало. Снова бреду по коридорам и, слыша голоса из Большого зала, на всякий случай обхожу его с другой стороны. Я не верила в интуицию, но теперь, кажется, готова поверить, ведь что-то же подсказало мне подойти с другой стороны – и именно благодаря этому я заметила Риту Скитер, которая держала волшебную палочку у виска Рона. Как профессор Снейп, когда считывал мои воспоминания. Легилименция.

И снова время ускоряет бег. Ступефай, реласкио, что-то ещё, ещё один Ступефай. И я вновь оглушила Риту Скитер. Второй раз за день. Когда с другой стороны большого зала слышится голос Люциуса Малфоя, у меня, кажется, начинается нервный тик, и хватает только на то, чтобы вместе с левитируемой журналисткой скрыться в выручай-комнате. Мерлин, мир сошёл с ума. Я уже говорила тебе об этом?

Ступефай на Рона – чтобы избежать веритасерума. Он слишком многое узнал у старшего Малфоя. Учительская. Декан. Мистер Малфой. Объяснения. Обливиэйт на Риту Скитер. Тридцать один балл с факультета. Нас прогоняют спать. Это всё? Как? Почему? Она же копалась в разуме школьника! Её за это судить должны! Да, меня, вероятнее всего, тоже по головке не погладят, но ведь так нельзя, это неправильно! Кажется, мистер Малфой тоже в недоумении, но, когда мистер Филч гонит нас по коридору к гостиной, я долго иду, не глядя под ноги. Только назад – туда, где осталась замершая фигура Люциуса Малфоя. Мало ли. Я его… нет, не боюсь, наверное. Но сильно опасаюсь.

Гарри и Джинни благополучно спят, а к нам в гостиную приходит Драко со сливочным пивом, перемешанным с чем-то алкогольным. И мы говорим. И снова говорим. И опять. Малфой, знал бы ты, как за тебя страшно – вряд ли бы поверил. Но, знаешь, дважды лицом к лицу столкнувшись с твоим отцом, я это поняла. И уже, наверное, никогда не смогу относиться к тебе по-прежнему, даже если ты продолжишь называть меня грязнокровкой и писать письма моим родителям, обзывая моего лучшего друга психом.
Мы всё ещё говорим, когда светает. Хогвартс спит, а мы втроём идём по пустым коридорам в ванную старост. И говорим, говорим, говорим. Слушать страшно. Отвечать – ещё страшнее. Но замолчать нельзя, потому что в молчании погибнет надежда, а она и без того дышит на ладан. А потом Малфой говорит, что, не будь я магглорожденной, попала бы на Слизерин. Что-то мычу в ответ, а сама вдруг понимаю, что мне это льстит. По-настоящему. Но Малфой пьян, он уже завтра забудет об этом. А я не забуду.
Когда Рон и Драко наконец-то расходятся, остаётся всего полтора часа до того времени, когда надо вставать. Ложиться смысла уже нет. Конспекты плывут перед глазами – я слишком вымоталась за этот день, я всё ещё оборачиваюсь, опасаясь увидеть белые перчатки, светлые волосы и холодный взгляд Люциуса Малфоя. На рунах ненадолго просыпаюсь, получив задание создать талисман. Заканчиваю намного раньше других, но это неважно. Талисман пусть валяется где-то в сумке, потому что в процессе я придумала другой. Осталось только подобрать рунескрипт, но, кажется, я уже вижу его перед мысленным взором. Талисман придания сил и защиты семьи от злого умысла могущественного человека. Сделаю его завтра же, как только найду подходящую основу – и подсуну Драко куда-нибудь в сумку. Если и найдёт даже, то решит, что что-то из сокурсниц подшутил. Пусть. Всё равно сделаю. Потому что за него мне страшнее даже, чем за Гарри. Самой странно, но так и есть. Вряд ли самодельный талисман магглорожденной ведьмы что-то решит и как-то помешает Тёмному Лорду осуществить свои планы по отношению к Драко, но… пусть это будет той самой маленькой крупицей надежды. Она очень нужна.

А теперь можно и в Больничное крыло, иначе я рухну прямо тут на радость Филчу. Рон уже там. Такой забавный, когда спит…

@темы: ГП, Игры, которые играют в нас, Великобритания, Фрагменты, XX, Женщины

---

Фредди Эллис, 25 сентября 2010. Ливерпуль, Великобритания.

В Ливерпуле отличный сидр.
У него густая пена, которая остаётся над верхней губой, как усы.
Но достаточно салфетки, чтобы побриться.
Хотя обычно плюёшь на приличия и слизываешь.
В этом вся фишка.
Изменить мир невозможно как раз потому, что начинать нужно с людей, а они никогда не изменятся.
А вот как можно не менять себя - М. озадачен.
Если бы М. не занимался самосовершенствованием каждый день, каждую свободную минуту, он мог бы не вернуться из комы.
И был бы не в состоянии разобраться с сайтом мух.
И не получил бы письмо от BJ.
Вряд ли это судьбоносное событие в рамках мироздания, но всё же.
Жизнь слишком коротка, чтобы провести её на одном уровне.
К тому же останавливаться слишком опасно.
М. очень рад за BJ.
Найти себя, достигнуть цели - разве не этого ищут все люди?
Впрочем, М. не берётся утверждать - людей он не понимает.
И он это уже однажды писал.
Кажется.
Вот, вот.
Даже в рамках одной переписки повторение не радует.
А если вся жизнь - сплошные повторы?
Как заевшая кинолента.
Меняться надо.
Тогда и мир немного изменится.
Хотя бы вокруг тебя.
А ты изменишься, реагируя на его изменения.
Круговорот.
Что до удивительных способностей, у BJ имеется как минимум одна.
Умение общаться.
Не "общительность", а именно умение.
Во всяком случае, М. это кажется уникальным даром.
М. с нетерпением ожидает пополнения своей пока ещё небольшой Коллекции.
Она пока ещё слишком мала, чтобы рассказывать связные истории.
Но всё впереди благодаря BJ.
М. - философ?
Если только псевдо.
Из BJ философ получился бы получше, чем из М.
Чтобы заниматься разработкой вопросов мироздания, это самое мироздание нужно познать, а BJ повидал всё же больше.
Удачных полётов Биттлу-не-из-Ливерпуля.
Magnus

©

@темы: Великобритания, Фрагменты, XXI, Женщины

---

Шерон "Афина" Агатон. Где-то в космосе.

Отчёт о прошедшей игре. Киев, 2 - 3 февраля. "BSG".

Много текста

Начну с начала: сериал начисто лишён логики, но при этом чем-то цепляет. Не скажу, что выданный ГМом персонаж мне как-то особенно близок, однако некоторую симпатию заслужил, в большей степени благодаря нечеловеческому происхождению - люблю подобные образы, они достаточно неоднозначны и позволяют на этой почве хотя бы внутреннюю игру устроить, если не внешнюю. Но обо всём по порядку.

Итак, начало. Не буду растекаться мыслью по древу по части холода, отмечу лишь, что некоторую часть именно игровых моментов я провёл в "костюме", то есть с коротким рукавом. Перебежки по коридорам, "вылеты" в самое холодное помещение, суд и пилотская - там да, можно было и в куртке постоять. Кстати, спасибо господину Балтару за куртку, она более-менее смахивала на военную. Тем не менее, когда, например, меня допрашивали, или когда адмирал дал указание наблюдать за Леобеном и Карой, которых потянуло, разумеется, не куда-то там, а в дубак шлюза, холодно было. При этом за весь вечер я выпил бокал вина и три малюсеньких глотка коньяка. Но, как ни странно, обошлось без простуды.

Далее будет много просебятины.
Так вот, начало. Начало и первые полчаса игры для меня были откровенно слиты. Афина - пилот раптора, поэтому когда с мостика поступил приказ всем пилотам вайперов вылетать, в пилотской она осталась одна. Пилоты, соответственно, вылетели, механики отправились устраивать им мягкую посадку. На тот момент делать персонажу было ровным счётом нечего. Афина, разумеется, нашла президента, с которой обсудили общее сновидение, президент обещала поговорить с адмиралом о допуске к каприканской шестёрке... и всё. Само собой, и президент, и адмирал имели полное право не сразу давать добро на эту беседу, но на тот момент делать больше было нечего, пришлось заняться чаем (спасибо, спасибо, спасибо моей предусмотрительности, которая насоветовала взять с собой пластмассовую чашку!).

А потом был суд. И если в общем и целом он вышел так себе, то именно для меня и моего персонажа, пожалуй, был интереснее, чем для всех остальных, вместе взятых. Оговорюсь: на момент игры я остановил просмотр на первых минутах 19й серии 3-го сезона, т.е. видел сон Афины/Лоры/Каприки - и всё. Но с учётом всего, виденного ранее, а также интуиции (она выражалась в ощущении "жопой чую подвох"), было безумно интересно заметить, что и правда творится что-то странное. Мне повезло: во время заседания суда Афина постоянно находилась рядом с Шефом, поэтому его странное поведение, которое потом захотелось назвать помехами, обратило на себя внимание. Особенно после того, как ту же реакцию показал и кое-кто ещё точно в тот же момент, когда и Шеф. Ага. Вот он и подвох. Дальнейшее пропадание света на Галактике, странное отступление сайлонов, а до этого ещё и Шеф, в самый критичный момент ломанувшийся не на палубу, а куда-то вниз, ещё больше усилили ощущение подвоха. В этот момент времени случилась внеигровая накладка, из-за чего мне не удалось устроить полноценную слежку, что очень, очень жаль, это могло быть интересным. Тем не менее, накладка была исправлена, за что большое спасибо Мастеру: это невероятно здорово, когда ГМ готов видеть ляпы и их исправлять. Нет, правда, это огроменный плюс. Не всякий способен. Второй момент суда - это, несомненно "Афина Агатон приписана к Галактике как ценное имущество". И зачем? Только ради того, чтобы ещё и Каприку не допрашивали. А что она могла сказать? Правду о том, что Балтар подписывал смертельный приговор под угрозами. П-р-а-в-д-у. Но люди правды не хотели. Люди хотели её избежать. Людям проще было назвать офицера вещью. Президент Розлин впоследствии сообщила, цитирую: "У тебя оно [лицо] было очень недружелюбным и квадратным". Это хорошо, что никто особо на него не обратил внимание спустя буквально минуту, когда после подобного заявления адмирала ещё и очаровательная Дуалла мило улыбнулась и сказала нечто вроде: "Но ты же знаешь, что являешься частью нашей семьи, это всё только из-за необходимости" или что-то подобное. Если после слов адмирала стало просто худо, то Дуаллу хотелось в тот момент пристрелить. А потом ещё Хило подошёл с убеждениями в том, что для него Афина - самый настоящий человек, - и совсем поплохело. Честно говоря, даже не помню, что именно он говорил, ибо в тот момент Афина очень остро ощущала себя как никогда сайлоном.

Кстати, об Афине. Она у меня получилась чересчур деятельной и активной, куда более, чем то было в каноне. Причина тому лишь одна: ещё до начала игры я понял, что Шерон ровным счётом нечего делать на суде. Совсем. А т.к. суд был основной сюжетной вехой, это означало, что либо я делаю себе игру сам, либо кукую. Подчеркну: это не упрёк мастерам, поскольку вариант "каждый делает себе игру сам" должен быть правилом для всех и вся. Это нормально. Просто иногда, чтобы следовать этому правилу, нужно пересматривать персонажа, иначе игры не будет, а её мне хотелось. И я нашёл для себя в Афине то, что можно было поднять на поверхность, на чём базировать свой отыгрыш: её суть, тот факт, что она вроде как уже не сайлон, но всё ещё не человек. "Ни там ни тут", "ни рыба ни мясо". Никто. И когда именно этот пунктик совершенно неожиданно всплыл на суде (а я изначально даже не думал, что Афина может заинтересовать кого-то как свидетель), Афину проняло. ОБВМ собственной персоной. С переподвыподвертом.

К слову, тут следует сказать спасибо Каприке, которая выдала Афине информацию, кою та не знала, а я благополучно забыл: то, что Балтар подписывал приговор двумстам жителям Новой Каприки под дулом пистолета. И то, что Феликс Гаэта лжёт, утверждая обратное. В смысле... Лично я помнил, что Балтару угрожали, но из головы вылетело, видел ли это Феликс. Вот напрочь вылетело. Но то я, Афина же была вообще не в курсе, и на тот момент для неё это тоже стало шоком. Уже после игры мне говорили, что такая реакция странная, учитывая тот факт, что Шерон уже давно с людьми. Возможно, и так. Но на тот момент эта её "никтошность" была сильно обострена, и когда стало ясно, что офицер, дававший присягу, целенаправленно лгал суду, чтобы привести к смерти человека, это было последней каплей. Особенно с учётом симпатии к Феликсу (нет, но разве он может кому-то не нравиться?!) - совсем последней. Итак, плюсуем разочарование в хорошем человеке и офицере, "ценное имущество", обсуждение "вещизма" Афины в её же присутствии, выдворение из зала суда, тогда как двум нарушителям спокойствия (людям!) выдали всего лишь предупреждения, а также некоторые другие моменты - и получаем нехилый такой удар по мироощущению. Был ещё момент, когда Афина сама же предлагала использовать её на суде не как свидетеля, а как... улику. То бишь звукозаписывающее устройство, чтобы воспроизвести признание Гаэты в намерении лжесвидетельствовать. Весьма циничный момент и тоже очень жёсткий. В итоге в какой-то момент Афине искренне захотелось взять в охапку Геру, Хило (если согласится) и вместе с оставшимися сайлонами свалить с Галактики куда подальше. Потому что люди как-то не слишком оправдывали надежды и чаяния.

Конец просебятины. По сути.

Минусы.
1. Место. При всей аутентичности, было реально холодно. И не было чайника. Греть воду на чай в чашке в микроволновке - шиза.
2. Некоторые провисы для тех-кто-не-на-суде. Мне их заполнить было несложно, я таки себе игру нашёл, но не обо всех могу сказать то же самое.
3. Суд. Не я первый об этом пишу, но с юридической точки зрения даже я сидел в фейспалме, периодически спрашивая у находящихся рядом Хило, ХотДога и Шефа, почему юристы не говорят очевидного.
4. Неигровуха. Раза четыре она меня выбивала в очень мощный дерол. Помимо неигровухи, выбивали единичные случаи нулевой реакции отдельных персонажей на то, что они никак не могли и не должны были проигнорировать. Очень странно себя ощущал, когда Афина заявила, что Шеф и Сэм - сайлоны, а ключевой персонаж... просто вышел вместо того, чтобы либо их на губу отправить, либо Афину - на обследование к доку. В какой-то момент выбило уже с концами. К счастью, основная игра тогда уже закончилась.
5. Учитывая масштабы игрового мира, тот факт, что некоторые игроки не были с ним знакомы, не в плюс. Когда персонаж не может ответить на простой вопрос, потому что игрок реально не в курсе, это печально. И ГМов в этом не обвинишь - как минимум, когда игрок находится за день до игры, лучшего ждать не приходится, - и самих таких игроков, но таки это минус.
6. Лично мой: два момента можно и нужно было сыграть иначе. Увы.

Плюсы.
1. Большинство игроков замечательно отыгрывали характеры. Это вроливало. Сразу после дерола из-за внеигровухи)))
2. Пилотская, когда без неигровухи. Было и весело, и грустно, как когда. Запомнилось посвящение салаги Сэма в пилота, очаровательные обсуждения с Карой вида "- Одна ты не полетишь! Даже если Землю найдёшь, всё равно тебе не поверят, потому что само твоё существование теперь под вопросом. Я с тобой полечу. - Ага, а двум сайлонам как будто поверят больше, чем одному!", ХотДог-кулинар.
3. Каприканская Шестёрка. Отдельным пунктом.
А дальше о людях вместе с благодарностями.
4. Феликс Гаэта. Имхо, он был круче всех. Теперь я уже знаю, что как раз его выступление на суде было по сценарию, но, видимо, игрок весьма проникся и разделил позицию персонажа, потому что уже после лично я получил немыслимое удовольствие, общаясь с ним и пытаясь переубедить. И всё время он улыбался, оставался мягким, но при этом непреклонным. Шикарно. Просто шикарно. И нос у него красивый.)
5. Том Зарек. Пересекались мало, в основном на суде, но было видно, что человек что-то пытается делать, куда-то двигать и думать. Дивный момент уже под конец, когда мы оба "пасли" Леобена.)
6. Балтар. Не пересекались по игре, за пределами суда даже не виделись толком, но со стороны было наблюдать весьма любопытно.
7. Кара. Вернее, скорее Цири - единственный человек на игре, которому реально в тему было много выпивки. Кажется, в какой-то момент она даже начала общаться на неком непонятном языке. Вернее, понятном только ей и Леобену.
8. Леобен, кстати. Лёха, он был крут! Особенно в шлюзе. Красивый момент, который ни ты, ни Цири явно не заметили, а мне со стороны прекрасно видно было. Леобен в процессе вливания очередной мистической ереси тянется к Каре, Афина приказывает убрать руки - и Леобен как-то даже не отходит, а как будто телепортируется на несколько сантиметров назад. Чёрт, я не знаю, как это описать словами, но просто само движение было очень эффектным. Видеть надо было. И мне понравилось, что ты даже лицом отыгрывал: в момент, когда Афина одними губами сообщает, что Кара не желает его видеть, полностью изменилось выражение даже глаз. Круто. Всего лишь момент, но круто.
9. Хило. Он был хорошим мужем. Он Афину грел.
10. ХотДог. Спасибо тебе за бутерброды!
11. Шеф. Спасибо за отыгрыш на суде, благодаря которому лично у меня появился лишний игровой момент. Шеф прекрасно отыгрывал "помехи". Эх, жаль, не удалось проследить и посмотреть, как четверо сайлонов себя осознавали.

В общем и целом, впечатления положительные, за что спасибо соигрокам и мастерам. В некотором роде это был эксперимент - по сериалам ещё играть не доводилось.
В данный момент времени думаю о том, что хочется ещё кабинетку, а это значит, что игра удалась.)

@темы: Иные миры, Игры, которые играют в нас, Фрагменты, Женщины

---

Геллерт Гринделвальд, 4 ноября 1997 года. Великобритания.

- Разденьтесь до пояса, положите вашу одежду и волшебную палочку в углу и садитесь здесь, - старик указал сначала на нужное место в стене у самого выхода, потом в центр комнаты, а сам поднял с песка кинжал и отошёл, чтобы запереть дверь. Почти сразу стало ясно, что многие свечи не просто восковые, но с добавлением каких-то трав. В небольшом подземном помещении не стало душно благодаря правильной вентиляции, однако всё же аромат трав ощущался всё сильнее, расслабляя и внушая спокойствие. - Обхватите руками миску, но не отрывайте её от песка. Вам лишь единожды нужно будет отвести руки - чтобы я смог взять несколько капель вашей крови. Всё остальное время держите её и не отпускайте, это ваша связь с землёй.

Свою волшебную палочку Геллерт оставил там же, где и Виктор. Ритуальная магия не требовала проводника в виде артефакта, наоборот, могла не отозваться, если использовать какое бы то ни было посредство, кроме самого естественного. Гринделвальд разулся, оставив обувь в свободном от песка углу, взял в руки стоявший там же кувшин с водой и, шепнув несколько слов, вылил воду на песок. Жидкость тут же впиталась, и по белому песку начало равномерно расползаться чуть более тёмное пятно: вода, повинуясь воле волшебника, пропитывала его там, где следует, оставив сухим только небольшой круг в центре, где сидел Виктор, стояла чаша и оставалось место для заклинателя. Белый песок на полу символизировал землю; стены, пол и потолок являлись камнем; старая миска была выполнена из древесины; ритуальный кинжал - железо; свечи давали огонь; вода, пропитавшая песок, являлась ещё одним ингредиентом в котле ритуала. Кровь же была единением жизни и смерти, она связывала все элементы воедино, она же и разделяла. Всё это Виктор как выпускник Дурмштранга прекрасно знал, поэтому Геллерт озвучивал иное. Ступив босиком на песок у самого входа, старик чуть тяжеловато опустился на колени и занялся нанесением символов.

- Когда я говорил о необходимости выдержать болезненные ощущения, вас имел в виду в последнюю очередь, Виктор, - не отвлекаясь от символов и не поднимая головы, проговорил Геллерт. - Тёмная магия, как вы знаете, многое требует взамен, но почти всегда - исключительно от того, кто её призывает. Поэтому больно будет мне. Но до самого конца ритуала вы будете сидеть неподвижно и не вмешиваться в процесс, даже если вам покажется, что старик едва выдерживает напряжение. Даже если саму Смерть за моей спиной увидите.

Геллерт коротко взглянул на Виктора и усмехнулся краем рта, но тут же вновь переключил внимание на песок. Несколько минут он не обращался к болгарину, негромко проговаривая или даже напевая положенные части заклинаний. Довольно быстро на песке появился практически ровный круг, занявший почти всю комнату, однако это было лишь начало: предстояло покрыть символами всю его внутреннюю часть.

- Насколько могу судить, именно это - основная модификация ритуала, которую сделал Волдеморт: он упростил сам процесс объединения с другими людьми, взяв больше не от ритуалистики, а от простых Протеевых чар. И он избавил от чувства боли заклинателя - себя, - перенеся её часть на тех, кто принимает метку. Грубейшее и наглое вмешательство в сами основы ритуалистики. Неудивительно, что его метку не так-то сложно уничтожить, если знать ключевые моменты, - продолжая говорить, Гринделвальд не отвлекался от символов, вычерчивая их уверенно, умело и аккуратно. - Но чары объединения не могут обойтись без физической боли. Заклинатель не просто обращается к Тёмной магии, он в некотором роде привязывает к себе другого волшебника, частично подчиняет его магию своей. Боль - разумная и честная плата за власть, которую может дать подобная связь. Помимо прочего, волшебники редко когда отказываются от шанса подчеркнуть собственные болезненные ощущения. Прекрасный психологический ход: показать другому человеку, что испытываешь боль ради того, чтобы возникло магическое сродство. Зарождаемое в это время чувство вины и благодарности лишь усиливает магический эффект.

Небольшая лекция от опытного волшебника молодому не была попыткой произвести впечатление. Геллерт импровизировал. В какой-то момент он осознал, что следует рассказать об этой маленькой психологической хитрости, подарить Виктору ещё немного откровенности, пусть даже честности в подобного рода нюансах волшебники, владеющие тонкостями древней магии, предпочитали не проявлять. В глубине души старик уже склонялся к тому, чтобы однажды предложить именно этому молодому волшебнику передать свои знания и опыт, так почему бы не начать сейчас?

- С этого момента молчите, - отдал указание Геллерт. Тем временем, символы покрыли весь влажный песок, а старик оказался в центре круга, не без труда усевшись напротив Крама в неком подобии упрощённой позы лотоса. Ритуальный кинжал остался лежать возле миски, а Гринделвальд накрыл своими ладонями руки Виктора, опустил веки и нараспев начал читать заклинания на давно забытом языке, отдельные фрагменты которого знали только такие же, как и он, ценители традиционных искусств. Белый песок, изрисованный символами и рунами, полностью высох точно в тот же момент, когда голос старика смолк. Подняв ритуальный кинжал, Гринделвальд провёл лезвием по своей левой ладони, перевернув её над миской. Кровь довольно быстро покрыла дно, и тогда волшебник сжал руку в кулак: остановить кровотечение так было невозможно, конечно, но немного уменьшить - вполне.

Подав знак Виктору, чтобы тот выпустил миску, Гринделвальд чуть надрезал кожу на безымянном пальце Крама и, сдавив, дождался, пока в его собственную кровь упадут три капли крови болгарина. Это Геллерт принимал Виктора в свою "семью", а не наоборот. Это кровь Виктора должна была раствориться и смешаться с кровью заклинателя. Когда болгарин вновь обнял руками миску, старик отложил кинжал в сторону и, немного задевая руки Крама, накрыл миску обеими ладонями, одна из которых продолжала кровоточить.

Ему не нужно было читать книги, чтобы вспомнить нужные слова. Единожды запомненные, они врезались в разум, точно в камень, и не покидали до самого последнего выдоха. Голос Геллерта из негромкого и напевного, усиливаясь, превратился в звучный, поддерживаемый ещё и небольшим эхом. В какой-то момент, не открывая глаз и не прекращая произносить заклинания, Геллерт макнул пальцы правой руки в кровь на дне миски, наклонился вперёд и, всё так же не глядя, провёл подушечками пальцев по коже болгарина в районе солнечного сплетения. Кровь тут же растеклась неопределённым пятном, ничуть не походя на какой-то узор или символ, однако почти сразу же застыла тонкой коркой. Гринделвальд накрыл солнечное сплетение Виктора рукой, не прерывая чтение заклинаний, и замер так примерно на минуту, прежде чем вернуться в прежнюю позу. Кожу под кровавой коркой стягивало и немного пекло, но не сильно: как если бы на свежий порез попал сок лимона.

А старик, вновь опустив руки над миской, продолжал. Глаза под опущенными веками подрагивали, точно в приступе, и в какой-то момент начали трястись руки, накрывавшие миску. На морщинистом лбу выступили капли пота, стекли по вискам, зависнув на дряхлом подбородке. Сквозь побледневшую кожу проступили теперь хорошо заметные вены, а голос, всё ещё звучный и громкий, отдавал хрипотцой: старик трясся, точно сухой осенний лист на ветру, ему явно хотелось сжать зубы и оторвать руки от деревянной миски, но Гринделвальд был неподвижен, и только глаза продолжали дико вращаться под веками да пот стекал. Его колотило с четверть часа, но ни на мгновение старик не открыл глаза, не вытер пот, не прервал чтение, однако ещё через несколько минут руки Геллерта затряслись так сильно, что даже миска, которую всё ещё обхватывал ладонями Виктор, завибрировала, заходила ходуном, как будто в ней было всё средоточие боли, а потом она неожиданно треснула на самом дне, выпуская из себя алый символ жизни и смерти. Крови в миске было не так много, но белый песок вокруг волшебников быстро потемнел: алая жидкость заполнила углубления в нём, и стало понятно, что все символы и руны соединены между собой. Голос Гринделвальда достиг какого-то пика, сорвался на хрип - и смолк. В ту же секунду полыхнули и погасли свечи. В зале повисли полная тишина и тьма.

...Прошла минута или около того - Виктор потерял ощущение времени, - после чего в углу комнаты зажёгся огонёк люмоса. Он чуть дрогнул в руке старика, но тут же стал ярче, а уже через секунду Гринделвальд заклинанием зажёг все свечи, стало светло и хорошо видно, что песок на полу всё так же ослепительно бел и не сохранил ни единого символа; деревянная миска совершенно цела и в ней нет ни следа крови; а старый волшебник, который только что едва не присоединился к Мерлину и Моргане, вполне бодро улыбался, неизвестно как успев обуться и стереть следы пота и усталости с лица.

- Вставайте, Виктор. Всё закончилось, - проговорил Гринделвальд, и хриплый голос выдал то, что не выдало поддерживаемое магией тело: он звучал так, как будто был сорван от долгого напряжения. Впрочем, почему "как будто"? - Вам нужно смыть песок. Пойдёмте, я проведу вас в ближайшую уборную. И не забудьте свою волшебную палочку.

Кровавая корка на груди Крама отчего-то превратилась в песчаную, а под ней - Виктор этого пока не мог видеть, но уже ощущал лёгким и неожиданно приятным магическим покалыванием, - остался небольшой символ в виде прямой линии, вписанной в круг и треугольник.

- И вам следует поторопиться, если не хотите опоздать на первый урок, - с улыбкой добавил старик, кивая на свечи. За мгновение до того, как погаснуть, они выглядели точно так же, как когда двое волшебников вошли. Теперь же они оплыли, словно прошла целая ночь. При этом Крам как будто проспал всё это время - никакой усталости или сонливости он не испытывал. - Уже шестой час утра. В хорошей компании время летит незаметно, не правда ли?

©

@темы: ГП, Великобритания, Фрагменты, XX, Мужчины

---

Гарри Поттер. Июнь 1996. Лондон, Великобритания.

Отчёт о прошедшей игре. Киев, 15 - 16 сентября. "Devil's bones".

Много текста. Правда много.

Пролог. Врольно.

"Казалось, Сириусу понадобилась целая вечность, чтобы упасть: его тело выгнулось изящной дугой, прежде чем утонуть в рваном занавесе, закрывающем арку.
Гарри успел увидеть на изможденном, когда-то красивом лице своего крестного отца смесь страха и удивления - и в следующий миг он исчез в глубине древней арки. Занавес сильно колыхнулся, словно от внезапного порыва ветра, и сразу же успокоился опять.
...
Из-за платформы раздался громкий треск и вопль. Гарри увидел, как Кингсли с криком боли рухнул на пол; Беллатрикс Лестрейндж тут же пустилась бежать. Дамблдор мгновенно повернулся и послал ей вслед заклятие, но она отклонила его; вот она уже на середине амфитеатра...
- Гарри, стой! - воскликнул Люпин, но Гарри воспользовался тем, что он ослабил хватку, и успел вырвать руку.
- ОНА УБИЛА СИРИУСА! - закричал Гарри. - ОНА УБИЛА ЕГО - А Я УБЬЮ ЕЕ!"

Мгновение назад я бился, вырываясь из рук профессора Люпина, чтобы броситься вперёд, найти, отыскать, догнать ту, которая отняла у меня последнего по-настоящему родного человека, и причинить ей ту же боль, которую сам испытывал сейчас, но только усиленную в сотню раз. Мгновение назад я понял, что в мире есть человек, которого я ненавижу даже сильнее, чем Тёмного Лорда, и это Беллатрикс Лестрейндж. Мгновение назад я готов был убить её.
Мгновение назад.
А потом вселенная кувыркнулась через голову и бросила меня на пол незнакомого помещения с белым в мелких трещинах потолком. Я лежал и смотрел на эти трещины то ли несколько секунд, то ли целый час, и пытался не задохнуться от ненависти и непонимания. Когда же попытался подняться и оглядеться, мне показалось, что профессор Люпин огрел меня по голове каким-то оглушающим заклинанием от греха подальше, и теперь я вижу безумный сон. Профессор Снейп, невесть откуда взявшийся в Отделе тайн... хотя, постойте, это ведь уже не Министерство, верно? Но даже если допустить, что старая летучая мышь последовала сюда с остальными Пожирателями, почему... почему их двое?! Откуда неподалёку от Тонкс взялась девчонка с розовыми волосами, до одури похожая на саму Нимфадору, но явно моя ровесница? Что за девица в старомодном платье только что придавливала головой мою руку? Откуда два Снейпа, чёрт побери и Мерлин задери, откуда?!
Но это всё потеряло всякое значение. Потому что я увидел её.
Волшебной палочки не оказалось ни в руке (хотя я точно помню, как сжимал её чуть ли не до треска, когда вырывался из кольца рук Люпина), ни за поясом, ни в кармане мантии. Но это и не было важно. Я готов был уничтожить её даже голыми руками, крича о том, что она убила Сириуса, и мне было всё равно, что она даже после Азкабана вполне способна дать сдачи и, яростно хохоча, оттолкнуть меня так, что я половину комнаты пролетел, прежде чем упасть. Или это меня оттащили? Не помню. Не помню, как мы поменялись местами: вот только что она стояла спиной к окну, а потом уже я видел её в углу комнаты. В какие-то секунды между этими двумя кадрами были и другие: подходящий ко мне угрюмый молодой мужчина, до ужаса похожий на отца или меня самого, от которого я чуть было сам не отшатнулся, когда увидел побледневший шрам на лбу и едва заметное "Я не должен лгать" на тыльной стороне ладони - как и у меня самого!.. Два Снейпа, одинаково похожие на дементоров в этих своих крылатых мантиях... Девчонка в старомодном платье, в истерике вещающая о своей любви к Сириусу... Я не понимал ни дракла из происходящего, поэтому, наверное, очнулся только тогда, когда вновь посмотрел на убийцу Сириуса. И ненависть, боль, гнев, всё то, что бурлило, вновь выплеснулось наружу, заставляя снова броситься на неё, не думая ни о чём, в том числе и о пропавшей палочке... Которая вдруг оказалась в руке Беллатрикс Лестрейндж - притом направленная на меня.
А потом я умер.
Но, как ни странно, это было только начало.

Основное. Не врольно.

С чего бы начать? Пожалуй, с того, что Гарри Поттер - совершенно не мой персонаж, я никогда ему не симпатизировал и, хоть и понимал в целом, не разделял его взгляды на мир, жизненную позицию и многое другое. Поэтому примерить на себя образ мальчика-который-выжил казалось неким вызовом, а вызовы, как и трудные роли, я люблю.
Нет, начать следовало с другого, а именно с того, что последний раз я играл павильонку/полигонку году этак в 2005-ом, то есть нехило так давно. Да, до этого кабинетки игрались как минимум раз в сезон, а то и чаще, доставляли огромное удовольствие, вроливали ого-го как, но это было давно. Поэтому вспомнить, каково это - играть не только на форуме, но и вживую, было поистине здорово.
Стоп. И вновь неправильное начало. Наверное, нужно было оговориться о том, что это была моя первая поттерка, и, признаться, сказал бы кто-то мне (историчнику по большей части) ещё года два назад о том, что я буду участвовать в игре живого действия по миру Роулинг и, более того, отыгрывать Гарри, - я бы долго смеялся. Хорошо, что сейчас - это не два года назад.

Плюсы.
По большей части плюсы касаются не самой игры, а отдельных фрагментов и людей. Но обо всём по порядку.

Личностно.
1. Снейпы. Я умер. Нет, правда. Это было охренительно. Гарри во мне трясся от желания то придушить, то наговорить гадостей, то проклясть особо жутким способом. В какой-то момент игры, когда один из профессоров начал наступать, приблизив лицо к лицу Гарри и цедя сквозь зубы ядовитую отповедь, поистине передёрнуло от отвращения.
Игрок во мне всё это время аплодировал стоя, потому что это был не кто-то там в костюме Снейпа и играющий роль Снейпа. Это был Снейп. Реально. Ну, то есть их было двое, но до того здорово оба профессора сыгрались, что это просто поражало. Искренний восторг. Как ни странно, но старший Снейп (кросспольный, к слову) впечатлил даже чуточку больше. Чем именно - чуть ниже.
2. Том Марволо Риддл. Тот, который юный. Непередаваемое ощущение - смотреть на человека, который спустя много лет отнимет у тебя практически всё, но видеть не убийцу и чудовище, а своего ровесника, шестнадцатилетнего студента, пусть и очень-очень умного, амбициозного, явно желающего признания, но всё же отнюдь не мировое зло. Странное ощущение - верить ему и искренне желать, чтобы его жизненная цель осуществилась, лишь бы только не тем способом, который получился в моей реальности.
3. Драко Малфои. Тоже оба. Феерическая лекция от Драко-старшего, пытающегося объяснить Поттеру-младшему нюансы будущего так, как бы это сделал Поттер-старший, при этом умудряясь оставаться Малфоем и не выходя из образа, - это прекрасно. Лицо Малфоя-младшего, которому были принесены извинения за то, что однажды на первом курсе Гарри не пожал протянутую руку, - неописуемо.
4. Джеймс Поттер. Я могу ошибаться в выводах, но на уровне ощущений это воспринималось как смесь радости и растерянности: сам едва вышедший из юношеского возраста и умерший, вернувшийся невесть как в некое междусмертие-междужизние, столкнувшийся с подросшим сыном и попросту не знающий, что делать и как реагировать - это было трогательно и очень по-настоящему. Так показалось.
5. Карадок Дирборн. Мозговыносящий элемент, который, однако, странным образом успокоил в тот момент, когда Гарричка уже был на грани истерики. Жаль, мало и вскользь, но и ситуация не располагала тесно общаться с совершенно незнакомым человеком.
6. Внезапно - юная Белла. Мне абсолютно фиолетово, что кто-то там говорил "Это не Беллатрикс". Лесом. Шестнадцатилетняя девочка-одуванчик, выросшая в атмосфере любви, не знавшая потерь или отказа в чём-то, впервые влюбившаяся и неожиданно столкнувшаяся с теми фактами, которые обрушились на неё... Странно было ожидать от неё спокойствия и проявления тех черт, которые есть в Беллатрикс почти тридцать лет спустя. Я бы не удивился, если юная Белла попросту испугалась себя будущей - а там было чего пугаться. Ну, и да, у каждого своё видение персонажа, а раз нигде в том же каноне юная Белла ещё и не прописывалась чётко, у игрока было полное право на именно ту трактовку, которая казалась логичной.

Ситуативно.
1. Самое начало - и внезапно моментальный вролинг. Полагаю, благодаря именно старшей Белле, которая вполне себе ощутимо отбивалась. Странно, что синяк на щеке потом не появился, но даже если бы - оно того стоило. Люблю реалистичность.
2. Дуэль Гарри с Волдемортом под давлением ликов Судьбы, которые то шептали, что я слабак и ничего не смогу, то о том, что это мой долг и только я могу избавиться от Тёмного Лорда, то ещё что-то в таком духе. Проняло и пробрало. Рука тряслась отнюдь не наигранно. Кажется, в этот момент я чуточку лучше понял своего персонажа. Наверное, здесь же следует упомянуть тех самых Судеб. Да, одна из них была резка, груба, говорила откровенные гадости, которые Гарри задевали. Я честно не видел и не слышал сам, что там было ещё у кого, но лично меня как игрока это не особо трогало. Гарри - вот тому было больно, обидно, это злило, огорчало и всё сразу. Но то именно что поигровое. И, пожалуй, оно пришлось к месту, потому что он бы и сам о себе думал точно так же. То есть, фактически, в момент дуэли они с Волдемортом были одни. И это не лики судьбы вокруг изгалялись, это голоса в голове Гарри на разные лады перекрикивали друг друга. Не отрицаю, возможно, в другой ситуации подобные речи из уст игротехников могли бы и задеть, но это уже индивидуальщина, разница восприятия; меня вот, правда, не задело. Только поигрово, но это как раз нормально.
3. Всего несколько секунд, но на тот момент правда впечатлило: Драко Малфой с очень офигевшим лицом всё-таки пожимает протянутую с извинениями руку. Флэшбэк на первый курс, точно такая же ситуация, только рука протянута белобрысым. Гарри тогда отказался. Драко теперь согласился. Это не обещание крепкой дружбы или перемирия на оставшиеся школьные годы, но скорее взаимное понимание, что если всё в будущем может сложиться так, как мы оба узнали от своих будущих "я", имеет смысл забыть о личных тёрках и попытаться изменить ситуацию, иначе паршиво будет всем. Это взросление. В шестнадцать очень трудно признать, что ты был неправ.
4. Откровения Джеймса Поттера и Северуса Снейпа над телом убитого Гарри. Пожалуй, момент даже более сильный, чем дуэль с Тёмным Лордом. Пока длилась сцена, я исстрадался из-за того, что изображаю труп и не могу поднять голову, чтобы посмотреть на лица отца и Снейпа. Это определённо стало неким переломным моментом, который что-то переставил в голове местами.

Минусы.
Вот тут переходить на личности не хочется, тем более, что так уж прямо плохого ни о ком сказать не могу, к счастью. Поэтому как пойдёт.
1. Пожизневка. Много пожизневки. Очень много пожизневки. Слишком много пожизневки. Я к этому был откровенно не готов, это деролило нещадно даже при том, что для меня обычно выйти из образа до окончания игры - редкость. Да, наверное, следует делать скидку на то, что в разных МГ принято играть по-разному, а я как раз привык к минимуму пожизневки, но на тот момент это выбивало из колеи настолько, что несколько раз приходилось покидать игровую комнату и стоять на пороге, почти выходя в реал, чтобы только не слышать и не видеть. Но это, наверное, мой косяк: не догадался уточнить заранее, как с пожизневкой дела обстоят. Мог бы подготовиться заблаговременно, настроиться как-то. Mea maxima culpa.
2. Внеигровые обсуждения игровых моментов в процессе игры. Просто швах. "Это не Белла!" - убило. Во-первых, выше уже писал об условиях и праве на свободную интерпретацию. К слову, я Беллу тоже иначе представляю, но почему-то не было желания об этом кому-то сообщать. Сколько людей - столько и мнений. Во-вторых, пусть даже не Белла, пусть Гермиона, Луна Лавгуд или конь в пальто - об этом нужно говорить после игры, исключительно после игры. Это уже даже не прямой путь к деролу, а ролевая этика. Откровенно шокировало. Опять же, я привык к постулату: что бы ни случилось, что бы ты ни видел, что бы тебя ни удивляло, играй свою роль до конца, всё остальное можно выяснить после игры.
3. Обвинения в том, что в какой-то момент не давал играть, потому что сразу пытался связать заклинанием тех персонажей, которых считал опасными. Как сейчас модно говорить: лолшто? Нет, внеигрово я вполне понимаю, что связанным сидеть не в кайф. Но оставлять свободно гулять тех, в ком видишь угрозу - это уже просто выход из образа. Особенно - если не связывать того, кто полчаса назад тебя уже один раз убил. С другой стороны, мне тоже довольно долго пришлось изображать мёртвое тело, один раз минут 20 так точно валялся на полу. И что? Это игра. Персонаж боится - персонаж спасается как умеет. Не хочешь, чтобы он тебя вязал и оглушал - не угрожай ему. По роли положено угрожать - не позволяй себя повязать.
4. Основная игровая задача. "Двое должны найти общий язык и совместно определить некий ключевой момент в жизни", а также "это было неким подобием странного сна/иллюзией/фантасмагорией/etc." - это искренне разочаровало. Потому что самый простой и примитивный из всех возможных вариантов. Искренне ожидал чего-то более глубокого. Собственно, из этого вытекает пункт 5.
5. Начну с предыстории. Гарри несколько часов (или сколько там прошло времени?) находится в состоянии глубокого охренения. Как и юной Белле, ему пришлось столкнуться со слишком большим числом различных стрессовых моментов, начиная с гибели Сириуса и заканчивая информацией о грядущих смертях многих других людей в войне за Хогвартс, о чём поведал старший Гарри. Дуэль с Волдемортом и понимание того, что Гарри действительно не может убить этого человека даже после всего причинённого им зла, а потом второй переломный момент - страдающий над телом сына Джеймс и почти по-отечески касающийся щеки Гарри ужасный-кошмарный-сальноволосый Снейп - это был удар кирпичом по голове. Гарри, всё это время пытавшийся придумать, как выбраться из этого странного места, вполне обоснованно, на мой взгляд, приходит к выводу о том, что Судьба, возможно, хочет дать всем попавшим в это место шанс на... прощение. Что, если это и есть выход? Простить. Разве не это - самое сложное? Простить от чистого сердца того, кто причинил тебе боль. Именно поэтому, вернувшись в начальную точку, Гарри пытается сделать то, что ему сложнее всего - простить. После некоторого времени в этом странном месте в его личном рейтинге ненависти Белла уже успевает опуститься на ступень ниже. Она убила Сириуса, это крайне сложно простить, но не она последние пять лет всячески пыталась сжить Герри со свету. Не она хаяла как только можно его потерянного отца. Не она издевалась над Гарри и его друзьями, унижала его. Последние пять лет личным ужасом Гарри был именно профессор Снейп. Поэтому Гарри сделал именно то, что сделал - так, как смог: по-детски, по-гриффиндорски, глупо и порывисто. Обнять профессора Снейпа и сказать ему спасибо - это какой-то личный рубикон что ли. Завершённый гештальт. Тот факт, что Снейп не удержался при этом на ногах, полагаю, не только игровой (от удивления), но и пожизневый момент (всё же канонично Гарри явно мельче Снейпа, а у нас с игроком в этой роли не сказать чтобы уж такая большая разница была). И я искренне не понимаю до сих пор, почему это вызвало пожизневый смех и неадекватную реакцию. У меня, блин, такой ОБВМ в этот момент, так корёжило, аж слёзы из глаз текли - а там народ ржёт, Белла демонстративно перерезает горло, не в силах видеть такое (угу, а повальное полюбление от Амортенции - это ок?) и пошло-поехало. Ну, ёды-палы, тут персонаж ломается, а им ржака.

Эпилог. Не врольно.

По-хорошему, оба Гарри не вышли (не проснулись, не очнулись или что там), потому что у младшего был конкретный шок при попытке понять себя самое из будущего. То есть мишн инкомплит, ключевая точка не найдена, взаимопонимание тоже. В голове не укладывалось, как можно было наделать таких глупостей. Было проще понять старшего Драко и юного Риддла, чем будущего себя. Тот факт, что игрок-Гарри (старший) тоже не слишком был рад своей реальности, плюсов не добавило.

Итого.
Количественно минусов меньше, чем плюсов, но по ощущениям такого сказать не могу. Всё же когда огорчает основной сюжет игры - это неприятно. С другой стороны, не могу и сказать, что игра совсем не удалась, потому что были очень, очень, очень здоровские моменты. За большинство из них большое спасибо игрокам, за отдельные - мастерам. Для себя я вынес следующее:
1. Павильонки, кабинетки, малые полигонки - это всё же обалденно прекрасно. И я большой идиот из-за того, что последние лет пять-семь забыл о них и о том, насколько мне это когда-то нравилось.
2. Мне по-прежнему дико в кайф играть сложные роли, погружаться в них, вроливаться и смотреть на мир чужими глазами, пусть даже после игры этот самый персонаж не станет нравиться сильнее.
3. Хочу ещё. Притом не только игр как таковых, но и игр по ГП. Что странно - я бы и Поттера сыграл ещё раз.
4. Если когда-нибудь ещё пойду играть в незнакомую МГ, обязательно (!!!) нужно уточнять все поигровые нюансы. Абсолютно все. Даже те, которые мне кажутся естественными - потому что другим они таковыми могут совсем не казаться. И если я это не сделаю, то это моя проблема.
5. По-прежнему пылаю лютой ненавистью к ГМам, запрещающим кросспол. Когда это реалистично и когда в это веришь - какая разница, что у кого в штанах? Люпин (жаль, почти не сталкивались), Карадок, Джеймс, оба Малфоя и Снейп - им невозможно было не верить.
6. С Граблями я бы тоже поиграл. Первый блин комом, как говорится.
7. Ролевики всё же - замечательный народ. Греться под одним пледом с совершенно незнакомым человеком и кормить его вот просто так, по собственной инициативе, - это, блин, внушает веру в людей даже такому человеконелюбивому гаду как я.
8. Страдальчески: ну почему-у-у Снейп замуже-е-ем?!

@темы: ГП, Игры, которые играют в нас, Великобритания, Фрагменты, XX, Мужчины

---

Беллатрикс Лестрейндж. 2 ноября 1997 года. Великобритания.

Ах, эти милые посиделки в старой-доброй компании, привычно предсказуемой своими взаимными уколами, поддёвками и подначками! О, эти изысканные и безыскусные шпильки не в бровь, а в глаз; не в колено, а сразу в задницу! Можно было сколько угодно поливать всех присутствующих ударной дозой отборного яда, специально припасённого для подобного редкого случая, но нельзя было отрицать, что нечто, объединявшее их десять и двадцать лет назад, никуда не исчезло.
А ведь и правда, прошло много лет. И у Беллы в волосах появилась седая прядь, которую она не намеревалась закрашивать, наоборот, старалась подчеркнуть, выделив ей в причёске первый ряд. И у старых господских псов поприбавилось морщин. Но в каждой этой морщине, как и в каждом седом волоске, была целая история, огромный пласт событий, не оставивших равнодушными никого в магической Британии.
Может, у кого-то в их годы осталось значительно больше нервных клеток, имелись дома поуютнее, толпы детишек по углам, подписки на модные журналы и вышитые салфеточки на столах. Зато у них, старых прожжённых убийц, была история, выбитая в камне, выжженная на страницах книг, вырванная клочьями кожи на спинах давно почивших врагов, выписанная кровью на свитке, который прячет на груди сама жизнь. У них было прошлое. Нет - Прошлое! А теперь, благодаря новой политике Волдеморта и удачному местечку под аристократической пятой точкой Люциуса, у них начинало оформляться настоящее. Будущее же всегда зависело только от них самих.
И Беллатрикс искренне недоумевала, отчего же никто из всех этих собравшихся идиотов не позволит себе ликование. Настоящее. Такое, чтобы дрожало стекло, тряслись стены и пол ходил ходуном, - благо в этой гостиной всё настолько было пронизано защитной магией, что даже устрой они здесь оргию, никто по ту сторону двери и лишнего шороха не услышал. Так нет же. Сидели, скукожившись, цедили свой огневиски или что там ещё, перебрасывались дежурными остротами, которым не помешал бы точильный камень, и являли собой жалкий образчик былого величия. А ведь если не они, то кто?
Беллатрикс поднялась с насиженного места, небрежно коснувшись локтя супруга, мол, всё как надо, скоро вернусь. Сама же приблизилась к Макнейру, с поразительным отсутствием деликатности вынула у него из руки бутылку и приложилась к ней, сделав щедрый глоток опаляющей горло жидкости. Вернув бутылку владельцу - что вы, как можно лишать ребёнка любимой цацки? - миссис Лестрейндж наклонилась, жёстко хватанула Макнейра за ворот мантии, дёрнула на себя и на несколько секунд прижалась к его губам. Огневиски к огневиски - как бы не спалить дотла.
- Ничего более едкого после этого с твоих губ уже больше не сорвётся, Уолден, дорогой, - потрепав его по щеке, проговорила Белла. - Я скучала по твоим совершенно неуместным похабным шуткам.
Следующим на очереди был Амикус. Белла сжала его подбородок пальцами, вернув налево-направо, подалась вперёд, прижалась щекой к щеке и замерла так на мгновение. Прежде чем отстраниться, она шепнула, но достаточно громко, чтобы до сидящих поблизости могло донестись:
- Колючий, как всегда, как и прежде, как и следует, - Белла улыбнулась, позволив Кэрроу ощутить это движение щекой, и отступила. - Мне не хватало твоей колкости, Амикус, дорогой.
Кто дальше? Ну, как же! Третий Лестрейндж в этой комнате. Предполагая, что Рабастан скорее самолично заавадится, чем позволит ей подобную вольность, какие только что были продемонстрированы Макнейру и Кэрроу, деверя Белла просто обняла. За шею. Обвила руками, прижавшись всем телом - так, что он мог почувствовать биение пульса - движение крови в жилах. Той крови, в которой бурлила та же магия, что и в нём самом.
- Знакомая дикость и непокорность... непрошибаемость! Кто бы мог подумать, спустя столько-то лет, - Беллатрикс фыркнула, насмешливо заглядывая в лицо младшего Лестрейнджа, в котором всегда чуяла к себе куда больше негативных эмоций, чем положено родственникам. - Даже без этого можно было затосковать.
Миссис Лестрейндж остановилась перед последним из их компании и несколько мгновений смотрела на Люциуса с улыбкой, пытаясь разобраться, скучала ли по нему. А если и да, то по которому из Малфоев - которого знала когда-то давно, ещё до того, как перестала принадлежать дому Блэков, или который стоял в одном ряду с остальными Пожирателями на очередном пире во время чумы под предводительством Короля-Смерти.
- Как ни странно, даже по тебе скучала, Люци, - наконец проговорила Беллатрикс, приблизилась к Малфою, наклонившись к нему, сидящему в кресле, как будто собираясь коснуться губами щеки. Но лишь скользнула дыханием да ароматом духов. Остальное было в далёком прошлом.
Вернувшись на своё местечко на подлокотнике кресла супруга, Беллатрикс положила ладонь ему на плечо, как уже привыкла делать за время его вынужденной слепоты. Оглядев присутствующих, Беллактрикс коротко рассмеялась.
- Ну, что пялитесь, как девственники на мамкину грудь? Продолжайте, прошу вас! У вас так замечательно получается друг друга хаять, цапать и дёргать, что я просто не могу не умиляться!

©

@темы: ГП, Великобритания, Беллатрикс Лестрейндж, Фрагменты, XX, Женщины

---

Геллерт Гринделвальд, 19 сентября 1997 года. Великобритания.

- Неверные трактовки - наша с вами общая беда, господин Министр, - губы старика тронула всё та же мягкая располагающая улыбка, рисующая морщины в уголках рта. - До сих пор о моих политических планах, жажде действия на этой широкой арене и желании вести за собой общество говорили только вы. Я уже был на том месте, стремления к коему вы мне вменяете, изучил его вдоль и поперёк, исходил, исследовал, вынюхал и попробовал на вкус. За пятьдесят лет магическое сообщество изнутри вряд ли изменилось настолько сильно, чтобы обозначить существенные отличия полвека назад и теперь. Если вы решили, что я намерен собрать остатки былой армии, взять в руки знамя "долой Дамблдора, Волдеморта и мальчика-который-выжил!" и с ясным взором, глядящим в светлое будущее, начать марш-бросок на Министерство Магии, вы глубоко заблуждаетесь.

Гринделвальд покачал головой и чуть слышно цыкнул языком. Одна покрытая мятым пергаментом ладонь накрыла другую, которая будто бы чуть дрогнула, собиралась потянуться за тростью, но в последний момент была остановлена подоспевшей товаркой. Предложение вина старик пока что проигнорировал, как и очередную демонстрацию магических способностей Люциуса. До времени.

- Я слишком стар, мистер Малфой. Несомненно, теперь, после освобождения, я проживу ещё немало лет и даже больше, если прибегну к некоторым магическим хитростям... не превращая себя при этом в гибрид обезьяны и ящерицы. И всё же моё золотое время уже минуло. Мир ждёт других героев, способных привести загнивающее магическое общество в свежий, чистый, не замутнённый косными убеждениями и заплесневелыми идеалами завтрашний день. Этому миру нужен не Геллерт Гринделвальд и не Альбус Дамблдор. И уж точно не свихнувшийся на собственном несовершенстве красноглазый маньяк. Я не скажу, что миру нужны именно вы, мистер Малфой, поскольку от лести дурное послевкусие, а вы сами далеко не идеальны в своём новом амплуа, хотя, видится мне, не из-за каких-то ваших личных недостатков, но скорее под влиянием внешних факторов. В основном, тех самых, которые шипят по-змеиному, - на сей раз старик не улыбнулся, взгляд его оставался серьёзным и внимательным, хотя ни на мгновение беседы не возникало ощущения, будто Геллерт пытается надавить на хозяина взглядом. - Что до ценностей, то вашу преданность мне покупать поздно: свою свободу я уже получил. Ваша же зависит целиком и полностью от вас. И, боюсь, её цена куда выше, чем правильно обработанный кусок древесины.

А вот теперь старик улыбнулся, после чего вновь откинулся на спинку кресла. Поёрзал несколько секунд, устраиваясь поудобнее: право, для него это сиденье было мягче некуда. Можно было расслабиться, получать удовольствие и даже благодушно принять предложение выпить вина, что Геллерт и сделал, но прервать речь при этом не спешил.

- Гоблины - полезнейшие создания, вы не находите, мистер Малфой? Их клиент может быть хоть трижды преступником, осуждаемым поколениями Тёмным магом, проведшим десятилетия в заточении, а они всё равно исправно берегут финансы на его счету, увеличивая их год за годом. В итоге человек, по счастливому стечению обстоятельств получивший назад свою свободу, обнаруживает собственную ячейку в банке доверху набитой галлеонами, вполне способными обеспечить ему безбедную старость в роскоши и довольстве. Отсутствие у меня волшебной палочки упирается лишь в нежелание покидать Британские острова с их дивными погодными условиями и дружелюбными лицами. Не сомневайтесь, мистер Малфой, я был бы крайне признателен, если бы вы, пользуясь своими возможностями, упростили мне процесс приобретения временной волшебной палочки, однако... - старик чуть наклонил голову, прервавшись на полуслове, а потом усмехнулся. - Два авгура, молодой да старый, уселись на соседних ветках да и начали кричать друг на друга - кто кому быстрее смерть напророчит. И не заметили, как пролетавшая мимо окками обоих проглотила. Мы с вами, господин Министр, можем бесконечно долго рассуждать о преданности, ценовой политике и идеалах общества, однако, боюсь, такой разговор затянется не на одну неделю. А у нас с вами не так много времени. Как вы посмотрите, если я предложу поговорить начистоту? Или оный способ ведения деловых переговоров нынче не в цене?

©

@темы: ГП, Великобритания, Фрагменты, XX, Мужчины

---

Лидия Мэй. 9 июня 2040 года. Лондон, Англия.

Тёпленько. Без дождичка. Облачка летят куда-то по своим делам, несомненно, очень-очень важным, куда более важным, чем то дело, которое привело Лидию в этот приятный летний день в Тейт Модерн, а потом и в небольшой сквер возле галереи, где Мэйдэй и устроилась, облюбовав себе свободную скамеечку возле куста... Кажется, жасмина. Или боярышника. Или, может быть, садового шиповника? В ботанике Лидия разбиралась примерно так же, как большая часть сегодняшних посетителей галереи - в искусстве. Но как раз в этом и заключалось то самое дело Лидии, которое по важности не могло соперничать с глубокой значимостью облачных дел.

Разве можно считать важным делом эту феерическую гадость, которую новое дарование явило миру, а мир блаженно принял в свои объятия, повесив яркую ленточку с каллиграфической припиской "произведение искусства"? Мэйдэй вздохнула, листая проспект с информацией о художнике с репродукциями некоторых его картин. Глядя на них, Лидии легко верилось в то, что художник получился из слова "худо". Идея о том, чтобы пригласить это новое дарование в студию и почти целый час эфирного времени за вычетом рекламы беседовать, развлекать и, главное, расспрашивать о его, с позволения сказать, искусстве, казалась ей чистой воды ересью. Отборной такой, хорошо фильтрованной и ещё горячей. Примерно такую же обычно вешают на уши в форме макаронных изделий, но это уже другая история.

"Интересно, если на уши вешают лапшу, то что накладывают на глаза?" - задумалась Лидия, напряжённо моргая листве над головой и задумчиво накручивая на палец прядь волос. Волосы зацепились за кольцо, запутались, и Мэйдэй даже зашипела сквозь зубы, почти как её кошка. С мысли о накладывании неизвестного продукта на глаза она тут же сбилась, хотя последней версией, кажется, было мороженое. Его хотя бы можно было слизывать.

Лидия зевнула, прикрыв кончиками пальцев рот, и потёрла глаза. Сунув проспект под ту часть тела, которая соприкасалась со скамейкой (большего это убожество не заслуживало), Мэйдэй откинулась на спинку и потянулась. Стоило, наверное, всё же поспать больше четырёх часов, и так уже синяки под глазами как вечные спутники - гримёры ругаются. "Ну, вот ещё минуточку посижу - и поеду домой!" - клятвенно пообещала себе Лидия, заводя руки за голову и медленно опуская веки. Обязательно медленно, она всегда закрывала глаза именно так, как будто опуская занавес, скрывавший мир. Скинув туфли на каблуках (галерея всё-таки, надо было вырядиться поприличнее), Лидия вытянула ноги и подставила их солнышку. Ну и всё равно, что сквозь листья его еле видно.

Сидеть левой ягодицей на буклете модного молодого дарования оказалось на удивление удобно. Хоть в чём-то толк. Вот оно - истинное искусство!

©

@темы: Великобритания, Фрагменты, XXI, Женщины

---

Ст. лейтенант Морган Шарк. 152 год. Айлант.

Морган чуть поморщился от звука открываемой двери. Понедельник - день тяжёлый, особенно учитывая ранний подъём и отсутствие кофеина. Посему взгляд, коим ст. лейтенант наградил начальника и новую сослуживицу, мог бы занять далеко не последнее место в рейтинге мрачности. Скинув на край стола с трудом дописанный ещё в пятницу отчёт, который перед выходными было откровенно лень проверять (а сейчас стало ещё ленивее), Маркус всё же попытался изобразить на лице нечто вроде приветливой гримасы.
- Добро пожаловать в наш райский сад, мисс Кэльт, выбирайте горшочек по вкусу и пускайте корни. Поливку и удобрения наш всеблагостный шеф, не сомневайтесь, обеспечит сверх меры, - и Шарк кивнул в сторону свободного стола.
Приветливые "сю-сю лю-лю" в исполнении сослуживицы нещадно действовали на нервы, хотя лейтенант, конечно, понимал, что на 90% такая реакция зависит от недостатка кофеина в организме. И тут сонный, но оттого не менее гениальный разум мужчины осенила великая мысль.
- Келли, лапушка, - тут Морган изобразил воистину обаятельнейшую из своих улыбок, совсем не похожую на давешнюю гримасу. - Как думаешь, может, стоит угостить чем-нибудь нового члена нашего сборища... то есть, я хотел сказать, милой компании? Например, кофе? Я бы тоже не отказался от чашечки...

- Почти все, что пожелаешь, Морган, - она поднялась из-за своего стола, не забыв перевернуть журнал текстом вниз, чтобы не потерять страницу, где читала. – Кажется, у нас где-то был яд мгновенного действия, на этикетке было написано «для старшего лейтенанта», если не ошибаюсь, - негромко, но достаточно внятно проговорила Келли. – Вы позволите? – с улыбкой взглянула на шефа, так и стоящего в дверях.

- Переварит, - коротко резюмировал шеф.

- Вот так и живём, - развёл руками Морган, глядя на новую сотрудницу. - Сослуживцы травят, а начальство потворствует. Присоединяйтесь, мисс!
И Морган звучно щёлкнул по кнопке, включая компьютер.

©

@темы: Иные миры, Фрагменты, Мужчины

---

Беллатрикс Лестрейндж. 8 апреля 1978 года. Великобритания.

Восьмое апреля.
Это значило, что меньше, чем через месяц, Белле миновал двадцать седьмой год. Это значило, что спустя несколько недель исполнялось четыре года с того дня, когда её пальца коснулось холодное благородство металла фамильного кольца Лестрейнджей. Это значило, что уже почти четыре года она потеряла право называться Блэк.
Всего лишь четыре года. Целых четыре года. Чересчур много или недостаточно для чего? Как было правильнее?
Всего лишь четыре года.
Слишком мало, чтобы стереть из памяти то, что цеплялось за неё, точно упорный, упёртый, упрямый плющ, готовый карабкаться хоть по телам деревьев, хоть по могильным плитам. Слишком мало.
И Белла всё ещё представляла на месте мужа другого мужчину, невольно сравнивая жесты, взгляды, интонации, запахи, вкусы, ощущения. Рисовала параллели между ними, но линии выходили неровным, размытыми, краски растекались в жуткое бесформенное месиво, словно на лист бумаги выливалась вода.
Сходств не было, одни сплошные различия. Беллатрикс один раз бесилась из-за этой невозможности хотя бы иллюзорно воскресить в себе некое подобие тех чувств, что испытывала совсем недавно. В другой раз она искренне радовалась отсутствию схожих черт, потому что в такие минуты они были бы просто лишним поводом для расстройства.
Целых четыре года.
Вполне достаточно для того, чтобы научиться обнаруживать знакомый запах, различать тот самый тембр среди многоголосого шума, узнавать, ещё не обернувшись, по прикосновению к локтю и просто чуять всем нутром: здесь, здесь, рядом, близко, достаточно руку протянуть...
Старый Сигнус Блэк, чтоб его черви сожрали, в одном был неоспоримо прав: они подходили друг другу. Не как два сапога, образующие пару. Не как две виноградины на одной ветке. Не как тщательно вымеренное драгоценное кольцо пальцу. Не как волшебная палочка или метла владельцу. Как соль и перец. В нужных пропорциях для правильного блюда образовывали прекрасный тандем, но стоило не доложить или, наоборот, переборщить одного или другого - выходила мерзость.
Чаще всего - перебарщивали. С обеих сторон и со всей благородной щедростью. Но на чужих кухнях они научились отмерять себя ровно столько, сколько требовалось для идеального вкуса. Когда Белле доставало терпения, разумеется.
Интересно, кто из них кем был? Родольфус солью, она - перцем или наоборот? Быть может, порою менялись ролями?
Беллатрикс смерила супруга взглядом и принюхалась - перец ли? соль? Пахло дорогим парфюмом, недовольством и напряжением. Не перец и не соль. Больше походило на запах самого воздуха перед грозой, и он щекотал ей ноздри пуще перечной терпкости.
- Только о том, что будет после, я и думаю, - она почти всегда чуть приподнимала голову, ухмыляясь, вот и сейчас подбородок едва заметно скользнул вверх. - И мысли мои простираются достаточно далеко, чтобы увидеть, как ты давишься своим смехом.
За последние - первые - почти четыре года совместной жизни Беллатрикс ни разу не назвала супруга по имени. Всегда обходилась местоимениями и обезличенными "супруг", "муж" или в редких случаях - "мистер Лестрейндж". За дверьми фамильного поместья к этим словам добавлялись куда более саркастичные, сочные и резкие, но имя - никогда. Это была её дань "всего лишь" четырём годам. И им же - "целым".
- Предсказуемостью будем очаровывать гостей и хозяев на следующей великосветской помойке. Им понравится, что я беру пример со своего супруга даже в такой малости, как предсказуемость, - Белла повела плечами - не столько от раздражения, сколько от прохлады, скользнувшей сразу после того, как тёплая мантия была передана домовому эльфу. - И когда эта предсказуемая война завершится, и мы отпразднуем более чем предсказуемую победу, я, так и быть, вполне предсказуемо постучу тебя по спине, пока ты будешь откашливаться своим предсказуемым смехом. И раз уж зашла речь о моей предсказуемости, мог бы уже понять, что вести эту беседу на лестнице я не собираюсь. В этом доме вечно холодно, как в слизеринских подземельях зимой.

©

@темы: ГП, Великобритания, Беллатрикс Лестрейндж, Фрагменты, XX, Женщины

---

Эдита Иммерман (Юдифь Клойзнер при рождении). Июнь 1936 года. Германия.

Одежда висела в шкафу - вычищенная, без единой пылинки, идеальная. Давно не тронутая человеком, который не находил сил выбраться из больничного халата. Сияющие пуговицы мундира, до блеска натёртая обувь... Только сорочка немного замялась, и Юдифи пришлось, обжигая пальцы, спешно отглаживать её, чтобы успеть побыстрее. Но старания не прошли даром: в своей форме оберштурмфюрер Вернер Раэ казался почти в точности таким же, каким Юдифь запомнила его по первой встрече, ещё тогда, на границе зимы и весны, где путались следы сезонов, смывались тающим снегом грязные разводы безнадежности и тянулись к солнцу хрупкие первые жизнелюбивые цветки.

Медсестра сделала все необходимые отметки в карте, сообщила куда следует, отчиталась перед доктором Иммерманом и наказала уборщице заняться палатой, когда тело вывезут. Поздно ночью. Чтобы не беспокоить других постояльцев-смертников раньше их собственного срока.

Заперевшись в своей комнате, отчего-то дрожащими руками она вынимала страницы писем из конвертов и сдавленно смеялась, закусив костяшку согнутого указательного пальца, стараясь понизить голос, чтобы не привлечь ничьего внимания. Ирония, вновь жёсткая ирония: истинный сын великой расы сгнил изнутри, умирая в хрипах и боли, задыхаясь собственным кашлем и кровью, а она была жива, здорова, молода и держала в руках пропуск в возможное будущее далеко отсюда - куда-то, где можно прокатиться в спортивном автомобиле с откидным верхом, отведать вкусный жирный ужин и выпить рюмку водки, такой холодной, что зубы сводит. Подальше от стерильного последнего пристанища, подальше от запахов лекарств и болезни, подальше от ощущения собственного бессилия, подальше от страхов и доктора Иммермана, подальше ото всего этого. Просто - подальше.

За окном шелестел листвой на ветру зелёный сад, и Юдифь вспоминала, как сидела на скамейке весной, слушая голоса доктора и Вернера Раэ, не различая слов, улавливая интонации; и смотрела на чёрное скукоженное деревце, сухое и безжизненное, которое садовник давно хотел выкопать, но она не позволила, подарив ему последний шанс. Последним он был сперва в апреле, потом в мае, последним был две недели назад, когда Юдифь проходила мимо древесного трупа.

...До подсобки пришлось идти через этаж с палатами. От старой знакомой половицы женщина ожидала моцартовский "реквием", но та лишь проскрипела что-то невнятное и затихла, а Юдифь, конечно, не стала возвращаться. Отыскав среди инструментов лопату, слегка поцелованную ржавчиной, женщина вышла в сад и направилась прямиком к небольшой аллее, где весной убеждала пациента бросить курить.

Пока приблизилась к нужному месту, Юдифь щедро удобрила клумбы пеплом сожжённых писем. Всех трёх. У неё не было права воспользоваться шансом, подаренным Раэ. У самого Вернера Раэ не было шанса на жизнь. У Юдифи Клойзнер не было шанса на жизнь. Так с какой стати скукоженному древесному трупу дарить один за другим шансы, которыми он всё равно не пользуется?

Испачканные в чёрном пальцы сжали черенок лопаты, и Юдифь, не глядя, с силой вдавила её в податливую землю, послушную и мягкую после недавнего дождя. И всё же сил в руках было мало; женщина раздражённо передёрнула плечами и подняла взгляд на жалкий символ безысходности и безнадежности. Безысходности и безнадежности самой Юдифи, этого места, всех пациентов, жизни, несущейся в пропасть страны, её народа...

Измазанные сажей пальцы взметнулись к губам, чтобы сжать их, не выпуская наружу звук, в котором сама женщина не смогла определить вздох, вскрик или всхлип. Колени подкосились, и Юдифь тяжело осела на землю, не замечая, как сквозь неплотно сжатые пальцы пробивается не то смех, не то плач.

На одной из чёрных мёртвых веток давно обречённого на смерть деревца дрожал на ветру маленький зелёный листок.

©

@темы: Германия, Фрагменты, XX, Женщины

---

Лорд Волдеморт. 29 октября 1997 года. Где-то на границе Англии и Шотландии.

- Ты знаешь, что такое гармония, Люциус? - среди предков Тома Марволо Риддла, наследника самого Салазара Слизерина, не было ни одного иудея, однако сие упущение никак не мешало Волдеморту отвечать вопросом на вопрос. Он выступил из темноты или темнота выплюнула его, исторгнув из себя как нечто чужеродное, причиняющее боль или вызывающее брезгливость. Но Тёмному Лорду не было дела до темноты и её предпочтений, всё внимание было отдано Люциусу, к которому его господин приближался медленно, шаг за шагом, едва ли не кружась, точно хищник, почуявший скорый ужин. - Мне нравится гармония цвета. Знаешь, Люциус, говорят, что существуют лишь три цвета, которые идеально сочетаются и гармонируют с любыми другими. Только три, потому что все остальные плохо смотрятся рядом с какими-то иными. Эти три цвета - чёрный, белый и красный.

Волдеморт остановился на расстоянии нескольких шагов. Наиболее выгодное решение: теперь он мог отчётливо видеть любое изменение выражения лица Малфоя, но при этом был избавлен от брызг крови, если поведение последнего приведёт к необходимости членовредительства. Тёмный Лорд улыбался. Последнее время гнев всё реже искажал его и без того уродливые черты, но улыбка вряд ли могла показаться хоть на толику менее угрожающей, чем маска самой сильной ярости. Потому что в алых глазах плескалось то, что не могли скрыть ни улыбка, ни обманчиво мягкий голос, ни плавность движений, в которых порой сложно было предсказать резкий взмах палочки - и хлёсткий удар магии.

- Чёрный - как пол в этом зале. Красный - как кровь. Белый - как твои волосы. Мне кажется, если ты будешь валяться в луже крови, разметав нимбом свою платиновую шевелюру, это будет очень красиво. Гармонично, - Волдеморт сузил глаза и чуть приподнял подбородок, как будто собираясь запрокинуть голову, но передумав в последний момент. - И я не против проверить своё предположение, если меня не устроит то, что ты скажешь, Люциус. Поэтому подумай дважды. Неужели ты действительно не предполагаешь, чем заслужил такой тёплый приём?

И в качестве вполне закономерной точки в монологе - мягко, неторопливо, со вкусом произнося звуки, ловя взглядом каждое ответное движение и реакцию, уже совершенно спокойно, а потому ещё более неотвратимо:
- Круцио.

©

@темы: ГП, Великобритания, Фрагменты, XX, Мужчины

---

Эдита Иммерман (Юдифь Клойзнер при рождении). Июнь 1936 года. Германия.

Человеческое тело - средоточие всего того, что происходит в мире. Его лицо, его плоть и кровь, его болезни, его трагедии и достижения. В теле оберштурмфюрера завершалась война. Долгое, изматывающее, затянувшееся на многие годы действо, которое в последние месяцы вело к единственно возможному финалу. Война - гнилое изнутри яблоко, глянцевая кожура которого старательно отмыта, смазана блестящим воском, а плод положен в хрустальное блюдо с другими такими же: на первый взгляд, есть оправдание, но стоит лишь откусить немного, как вся горечь и гниль скользнёт по языку мерзким привкусом. Когда гниют яблоки, их выбрасывают. Когда гниёт общество, начинается война. А когда гниёт тело человека?

Юдифь поддерживала Вернера за шею, пока он пил - жадно, но понемногу, потому что даже это давалось ему с трудом. Медсестра отлично помнила, как ещё, казалось бы, совсем недавно на повышенных тонах требовала от него бросить папиросы. Там, в тогда ещё наводнённом чёрными силуэтами деревьев саду, теперь затопленном зеленью и цветами. Среди этих ярких колеров лишь одно чахлое деревце до сих пор оставалось чёрным и безжизненным, не воспользовавшись подаренным ему шансом на жизнь. Оно было гнильцой всего сада, которую, в отличие от прочей гнили, можно было легко удалить. Был бы толк.

Поднявшись с края кровати, женщина взяла со стола книгу, читанную и перечитанную, с растрепавшимся корешком, явно прожившую рядом со своим владельцем не один год и видевшую не одну борьбу. Последняя, увы, грозила быть проигранной. Обложка не жгла руки, не отпугивала непрезентабельным видом и не пахла ничем, кроме бумаги. Обычная книга. Ничего особенного. Если не знать, что в ней написано. Юдьфь вернулась к постели больного и уселась на прежнее место, после чего замерла на несколько мгновений. Медлила, не зная, как приступить к чтению и с какой главы следует начать, чтобы в процессе не дрогнул голос и глаза не выдали всех тех чувств, что порождали слова этого человека, в которого Раэ верил, точно в бога. Скользнув пальцем по углу книги, женщина раскрыла её наугад.

- "Природа противится спариванию более слабых существ с более сильными. Но в еще большей степени противно ей смешение высокой расы с нижестоящей расой. Такое смешение ставит под вопрос всю тысячелетнюю работу природы над делом усовершенствования человека, - проще было читать, отрешившись и забывшись, превратившись на это время в машину по воспроизведению звуков, не прислушиваясь к собственному голосу. Слово за словом, строка за строкой, страница за страницей, минута за минутой. - Итак, кто хочет жить, тот должен бороться, а кто в этом мире вечной борьбы не хочет участвовать в драке, тот не заслуживает права на жизнь..."

Не дочитав до конца главы, Юдифь подняла взгляд от книги к лицу Раэ. Веки мужчины были сомкнуты, и ей показалось в какой-то миг, что его грудь не вздымается. Отчего-то кольнуло чувством невыносимой неправильности: она проводила человека в последний путь словами жестокосердного безумца, которые саму Юдифь называли грязью и мразью. Её голос, читавший эту ересь, был последним, что услышал Вернер в своей жизни. Неправильно.

Отложив книгу на край стола, Юдифь, задержав дыхание, наклонилась к лицу Раэ. Он дышал - и она тоже выдохнула с облегчением, на мгновение прикрыв глаза, прежде чем отстраниться. Потом женщина долго сидела так, глядя в лицо неспокойно спящего человека, мысленно сравнивая его с тем образом, который запечатлелся в памяти с их первой встречи. Нет, оберштурмфюрер не казался теперь сломленным, скорее изъеденным изнутри; да оно так и было, и велика ли разница, что пожрали его не время, старость, война или человеческая ненависть, а болезнь? Разве что слишком рано.

Можно было забрать поднос и покинуть комнату, чтобы вернуться через час или два с порцией положенных лекарств и неуверенностью, будет ли их ещё кому принимать. Можно и нужно. Но разве следовало позволять кому-то уйти в сопровождении слов, пропитанных ненавистью к самой жизни?

Юдифь коснулась горячего лба Вернера прохладной ладонью и зашептала слова, которые помнила только потому, что повторяла про себя долгие годы после того, когда последний раз слышала речь на этом языке. Тихо-тихо, едва слышно, напевно, точно колыбельную. Молитвы ведь всегда так похожи на колыбельные...

- Йеи рацон милефанэха Адоной Элоэйну вэлоэй авотэйну, шетитмале рахамим алейну, вэтаасэ лемаан авотэйну акдошим: Авраам иш ахэсед, Ицхак нээзар бигвура, Яаков клиль тифэрэт, утэватэль мэалейну коль гзерот кашот вэраот, увэцель кнафэха тастирэну, вэнийе бриим бэхоль эварэйну вэгидэйну, вэтишмэрэну миколь цара умиколь пахад умиколь холи, вэтацилейну миколь минэй хишуф умибилбуль адаат. Вэаль йидва либэну, вэаль яхшеху эйнэйну.

©

@темы: Германия, Фрагменты, XX, Женщины